Дом проклятых душ - стр. 4
Страшно представить, что с этим болваном надо вечер провести, а уж ночь-то… а уж жизнь-то…
Нет. Нет и нет!
Так вот о глобальной печали. Разумеется, Ниночка Селезнева, которая решительно неспособна была хранить чужие секреты (она и свои-то не хранила!), непременно разболтает всему редакционному коллективу об очередном «соискателе» руки Капитанской дочки и, предвидя шквал вопросов и сочувственных либо осуждающих восклицаний, которые завтра обрушит на нее родимый коллектив (на девяносто процентов женский), Маша почувствовала, что ей отчаянно хочется, чтобы завтра не настало никогда.
Ей даже домой неохота было спешить, потому что кот Маська непременно полезет на руки, будет лизаться, ластиться – и в очередной раз напомнит Маше Мироновой, что из всего мужского населения планеты Земля любит ее один только Маська – кот, да и тот кастрированный, да и тот в преклонных годах…
Впрочем, собаки ее тоже любили, но собаки у Маши не было, тут за Маськой оставалось право первенства, и нервировать его таким экстремальным соседством хозяйка не решалась.
Рождественка была по позднему времени совершенно безлюдна, но все же худо-бедно отвлекала от печальных мыслей своей безусловной купеческо-мещанской красотой.
Маша нарочно тащилась еле-еле, разглядывая в медленно сгущающихся сумерках, которые в июне тянулись чуть ли не до полуночи, старательно и умело отреставрированные дома. Да, фасады сияли в лучах заката восстановленным шиком-блеском, но стоило шагнуть под арки, которые вели во внутренние дворики, картина резко менялась. Там отнюдь не сияло, а все еще зияло то самое вечно живущее дно, которое было некогда живописано Горьким.
Впрочем, в последнее время кое-что и во дворах начали латать-подлатывать, но все же много оставалось мест, даже подходить к которым было страшновато, и не потому, что существовала опасность столкнуться с татями ночными, зажившимися здесь со времен приснопамятных девяностых, а потому, что запросто можно было оказаться погребенным под развалинами внезапно рухнувшего памятника архитектуры.
Вместе с сумерками подступала вечерняя прохлада, и Маша озябла в своей легонькой белой кофточке, накинутой поверх платья. Она ускорила шаги, жалея, что трамвай по Рождественской больше не ходит, поэтому придется подниматься на Ильинку пешком, причем в крутую гору, и уже свернула было на Почтовый съезд, чтобы немного сократить путь, как вдруг наперерез ей из какой-то подворотни напротив дома, окруженного строительными лесами, выскочила тоненькая невысокая девушка с распущенными черными волосами, одетая столь причудливо, что Маша не могла не изумиться.