Дом последней надежды - стр. 4
Он кормил меня.
Я его.
Взаимовыгодное сосуществование, в которое не вписывались брюнетки с блондинками.
А потом грянул развод.
Просто однажды я пришла, а вместо ужина меня ждал скандал.
– Как давно ты знала? – Игоряша тряхнул мелированной челкой.
– Что именно?
– Все!
А ведь он выглядел кукольным мальчиком. Я ему говорила, что пластика носа – это глупость, что мне безразлично, какой формы этот самый нос, а уж пластика ягодиц так вообще бред… на нее я денег не дала, а вот нос он исправил.
– Всего я и сейчас не знаю.
Он топнул ножкой.
– Ты меня подставила, стерва! – и добавил пару слов покрепче. – Ты понимаешь, перед какими людьми ты меня подставила?
– Перед какими? – покорно поинтересовалась я, испытывая в душе одно лишь желание: выставить этого позера из квартиры, да и из жизни заодно.
– Ты… ты…
Он носился, заламывая руки.
– Это ты виновата… ты во мне никогда не видела мужчину!
– Может, потому что ты мужчиной и не был?
Мне не стоило этого спрашивать, а ему не стоило меня бить. Хотя… эта пощечина развеяла остатки иллюзий и угрызения совести тоже пригасила.
Был развод.
Грязный и муторный. Вдруг оказалось, что эта сволочь имеет какие-то права что на квартиру мою, что на банковский счет. Что требует он компенсации материальной за нанесенные повреждения, список которых впечатлял, а заодно уж и моральной.
Квартиру я отстояла из принципа.
Да и вообще за моей спиной стоял Сам, у которого тоже имелось что сказать Игоряше, вот только разговаривать с подобными моему бывшему он предпочитал посредством пары цепных юристов.
Может, оно и правильно.
– А я ведь тебя любил, – сказал Игоряша, когда в нашем разводе после полугода тяжб была-таки поставлена точка. – Я действительно тебя любил, но оказалось, что тебе это не нужно… ты была… ты была мужиком…
– Может, потому что ты не был?
– Плевать, – он отмахнулся. – У тебя был я. А теперь ты сдохнешь одна.
Надо же, прав оказался.
Я не испытывала ни удивления, ни огорчения, ни раскаяния.
Сожаление, пожалуй.
Я продала ту квартиру. Работу менять не стала, да и Сам не позволил бы.
– Нагадила, – сказал он, сплевывая пережеванный табак в малахитовую вазочку, – исправляй… прищеми хвост этим ублюдкам…
Он оказался прав.
Накопившаяся во мне злость требовала выхода, и я с удовольствием окунулась в работу. Я дневала и ночевала, вымещая гнев на конкурентах и находя в том извращенное удовольствие.
Да и как-то так получилось, что не осталось у меня ничего, кроме работы.
Отец умер.
Потом матушка и тетки, которые ушли в один год, будто не способные расстаться друг с другом и в посмертии. Они не одобряли развода и моего образа жизни, не оставившего надежд на продолжение рода. А я… в сорок пять странно задумываться о ребенке, да и боялась я…