Дом последней надежды - стр. 29

Почему иллюзию?

Потому что шкатулка, в которой Иоко хранила немногие свои сбережения – справедливости ради стоит сказать, что не только свои, – была почти пуста. Пара золотых лепестков, скромная кучка серебра и вязанка медных монет.

Вот для чего, стало быть, дырочки в них.

Удобно.

Я села и попыталась вспомнить, куда ушли деньги.

Ничего.

Молчание и… ощущение вины? Их не украли, это я знала точно. Быть может, Иоко перепрятала монеты? Но куда? Я сдавила голову руками, с трудом удерживаясь, чтобы не удариться лбом о низкий столик. Столик был красив – полированное дерево и мозаика из разноцветных камней. Тонкая работа.

Дорогой?

Иоко не знала.

Женщины не должны считать деньги, для этого есть мужчины.

Мужчин поблизости не наблюдалось, равно как и свитков, в которых велись бы расходы, и вообще хотя бы бледного подобия учетной книги.

Не было ее.

Женщины не должны…

Ясно.

Денег нет, и куда подевались, выяснить вряд ли получится. В первую декаду месяца мне должны выдать содержание, но его хватит лишь на необходимое, а скоро зима и… зимой холодно.

Это Иоко знала. Даже в том прошлом ее доме, который считался богатым, зимой было прохладно, хотя каждый день разжигали очаг и застилали пол меховыми коврами. Здесь же…

Надо что-то делать.

Сперва разобраться со счетами и ценами, но сама я буду долго возиться, а вот если попросить о помощи…

– Госпожа? – Шину откровенно удивилась. – Простите, госпожа, но вы уверены? Вы и вправду хотите, чтоб я…

– Вы же работали в лавке мужа? Вели его дела, помогали во всем? – Я наклонила голову, хотя и без того Шину была много выше Иоко.

Она кивнула и нахмурилась.

А ведь и она далеко не стара… слегка за тридцать. Лицо круглое. Кожа смуглая, но гладкая, без изъянов. В уголках глаз появились первые морщины, а в волосах – седина, но легкая, несерьезная…

Широкие плечи.

Крепкие руки.

Слишком крупная. Слишком грубая, чтобы считаться красивой, во всяком случае, по меркам этого мира. Мой был куда менее строг…

– Моя болезнь…

– Болезнь? – Шину фыркнула. – Конечно, болезнь…

– Разве нет? Я плохо помню, что было… раньше.

– А то… икшари-корень памяти лишает… его иные используют… по-всякому. – Она пожевала губами и сказала: – Вот что, госпожа Иоко, чем могу, помогу. Мой дом ныне здесь, и иного уже не будет. Да что я умею? Лавку вот держать…

Что за корень?

Я слышала… нет, не я, но Иоко… серый корень, который добывали в болотах, а после сушили и, перетертый, мешали с маковым молочком, получая зелье забвения.

Сладкое.

И горькое.

Оно даровало чудесные сны, но стоило взять больше дозволенного, и сны эти становились кошмарами… ее супруг, помнится, в одну ночь страшно кричал, и бегал по дому, и прятался, уверяя, будто бы демоны-они