Дом Одиссея - стр. 12
Пенелопа знает – да что там, даже снам Пенелопы понятно, – что если ей не удастся сохранить образ безукоризненного целомудрия, поэты наверняка прославят ее как гулящую девку.
Так что же ей снится на самом деле, этой уставшей женщине, в ее одинокой постели?
Я ныряю в путаницу ее мыслей, подхватываю кончик нити – и вот оно, расплывающееся сновидение: ей снится…
Стрижка овец.
Во сне овца сидит копытами вверх, гузном вниз, зажатая между коленей Пенелопы, а та состригает ее густую шерстяную шубу, открывая прячущееся под ней по-летнему тоненькое создание. Ее служанки собирают шерсть и пихают в корзины. И едва она закончит с первым животным, озадаченно глядящим на нее огромными желтыми глазами, как приходит очередь следующего, и еще одного, и еще, и…
Возможно, это своего рода метафора?
Вовсе нет. Как богиня страсти заверяю, что в мыслях ее нет никакой пикантности или скрытого подтекста, не мелькают любвеобильные пастухи и не заметно волнующего оттенка подавленной страсти. Пенелопе снятся овцы, потому что, как ни крути, ей придется править царством, и раз уж для нее закрыт традиционный путь грабежа, мародерства и воровства – самого достойного способа ведения дел, – она вынуждена опуститься до таких низменных занятий, как сельское хозяйство, ремесло и торговля. Поэтому на каждое мгновение, проведенное в тоскливом созерцании вод, отделивших ее от мужа и сына, приходятся двадцать других, посвященных проблемам со сточными водами, навозом и плодородностью земли, тридцать пять – вопросам разведения коз, сорок – олову и янтарю, проплывающим через ее порты, двадцать три – оливковым рощам, двадцать два – домашнему хозяйству, пять – пчелиным ульям, пятнадцать – всему, что связано с ткачеством, шитьем и плетением, которыми заняты женщины ее дома, двенадцать – поставкам древесины, и почти пятьдесят – рыболовству. Вонь от рыбы, висящая над островом, так сильна, что заглушает даже мой божественный аромат.
Увы, какой бы сон ни посетил Пенелопу этой ночью, он безжалостно и бесповоротно прерван появлением Приены, влезшей через окно спальни.
О сколько чудесных свиданий начиналось именно так! Успокойся, мое дорогое, трепещущее сердечко; но все же какое разочарование: Приена заявляет о своем присутствии, едва первые лучи рассвета касаются серых скал Итаки, самым обыденным:
– Эй! Просыпайся!
Пенелопа пробуждается, и хотя ее мысли все еще в водовороте из запаха шерсти и блеянья остриженных овец, но рука сразу же смыкается на рукояти ножа, который всегда прячется в складках шерстяных покрывал, и вытаскивает его из укрытия, чтобы нанести удар по тени женщины, так грубо вырвавшей ее из царства снов.