Дом обезьян - стр. 42

И все же Исабель представляла, как мама едет к ней, как она нашла в себе силы на этот поступок и вот-вот войдет в палату. Она обнимает дочь, как маленькую, и говорит, что очень-очень перед ней виновата. Говорит, что теперь все будет хорошо. Исабель ей верит. Во что же еще верить? В то, что она одна лежит в больничной палате, а рядом никого из родственников и друзей?

После обеда в палату заглянула Бьюла и лучезарно улыбнулась.

– К вам пришли, – сообщила она.

Глаза Исабель наполнились слезами. Она пришла.

– Это ваша сестра, – добавила Бьюла.

Исабель растерялась.

В палату шагнула Кэт Дуглас.

– Доктор Дункан, рада снова вас увидеть. Как вы… – она запнулась и вытаращила глаза. – Ого.

Кэт быстро выхватила из кармана цифровую камеру, сделала снимок и убрала обратно.

Исабель вскрикнула и подалась вперед за блокнотом с ручкой, которыми пользовалась для общения с медсестрами. Ручку она случайно сбросила на кафельный пол и тогда, размахнувшись, швырнула в Кэт блокнотом. Блокнот в полете раскрылся, захлопал страницами и приземлился на пол, как неоперившийся птенец.

Бьюла метнулась к Кэт, по ее лицу было видно, что она осознала весь ужас происходящего.

– Вы сказали, что вы ее сестра, – гневно прошипела она. – Как вы посмели? Убирайтесь отсюда!

Кэт склонилась над Исабель.

– Очень серьезные шины, – сказала она, внимательно разглядывая лицо Исабель. – Вы хоть говорить можете?

– Кто вы такая, черт возьми? – пробасил за их спинами Питер.

Слезы текли по щекам Исабель, она очень быстро показывала обеими руками: «Убери ее отсюда. Убери ее отсюда. Убери ее отсюда».

Питер схватил Кэт за плечо и развернул вокруг оси.

– Уберите руки! – завизжала Кэт. – Это насилие!

Питер притянул ее к себе и прошептал в самое ухо:

– Ну, так засуди меня.

Глаза его блестели, улыбка не предвещала ничего хорошего. Кэт вскинула голову и посмотрела ему в глаза. Питер тряхнул ее так сильно, что она смогла устоять только потому, что он не отпускал ее плечо.

– Звоните в полицию, – сказал он Бьюле.

– Хорошо, хорошо, я ухожу, – сказала Кэт.

Она постаралась успокоиться и посмотрела на руку, которая держала ее за плечо. Глаза Кэт сверкнули – она зафиксировала палец без одной фаланги.

– Еще как уходишь, – сказал Питер и подтолкнул ее к двери. – Проваливай.

Напротив административного корпуса университета в ожидании официального заявления собралось полдюжины новостных команд и горстка репортеров. Нескольких Джон узнал. Один был его сокурсником в Колумбийском университете. Он женился на скромной наследнице семейного состояния с летним домом в Хэмптоне, после чего осел в «Нью-Йорк таймс». Филипп Андервуд. Он присутствовал при инциденте с Жинетт Пайнгар. Именно Филипп держал ноги Джона в вертикальном положении, пока кто-то подносил к его рту воронку. Все происходило как в тумане и со временем не стало четче. Прошло немало лет, а Джон по-прежнему чувствовал неловкость и не хотел встречаться ни с кем, кто был свидетелем того происшествия. Вторым был ветеран журналистики, с которым Джон работал в «Нью-Йорк газетт». Он прославился тем, что писал предостережения на клейкой ленте и приклеивал на свои упаковки с ленчем, чтобы никто не вздумал утащить их из общего холодильника. А еще он пользовался устаревшими выражениями, типа «похоронить суть» и «заглавный параграф». Он был тощим и в то же время с брюшком, к тому же во всех отношениях серым – серые волосы, одежда, лицо. Несколько лет назад он развелся, и судебный процесс высосал из него всю энергию, лишил красок и, возможно, отнял десяток лет жизни. Пожилой репортер в мятом тренче курил на холодном ветру. Джон подошел к нему и встал рядом.