Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - стр. 13
– Вот ведь окаянные! – Васька подхватила стоявший рядом веник и, покрикивая на кур, отправила их обратно в загон. Они уже успели частично переворошить и запачкать ракушечник – на желтом фоне явственно виднелись маленькие черные кучки, которые теперь придется убирать.
С одной стороны, ракушка закрывала двор от растущих сорняков, толстый слой не пропускал свет и просто не давал им расти, а те, что умудрялись выскакивать, тут же выпалывали тяпкой и снова закрывали песком. Выглядело очень нарядно и придавало двору ухоженный вид.
С другой же стороны, как они ни старались не вносить ее в дом – переобувались на пороге, обтрясали ноги, постоянно выметали предбанник и не пускали летом в дом котов, все равно ракушка была везде, даже в постели. Борьба с ней шла постоянно, и, пока дети были маленькими, выигрывала всегда ракушка. Мести же ее, выбирая из толстого слоя золотистого ракушечника мелкие листья больших вязов, стоящих по ту сторону забора, веточки, упавшие высохшие виноградины, лепестки цветов и прочий растительный мусор, было делом утомительным. Васе и Игорьку казалось, что это абсолютно бесполезное занятие. Подметать же ракушку нужно было по-особенному. В огороде росло просо, из которого отец вязал упругие веники, ими и мели, да так, чтобы на песке оставался красивый узор, похожий на много сложенных рядом вееров.
– Двор – как наше лицо. Вот зайдут соседи, а у нас все чисто, аккуратно, всё на местах, песок выметен, ни одной травинки, забор покрашен, цветы радуют своими красками. Перед людьми не стыдно и самим на душе хорошо, да и просто приятно жить в чистоте, – уговаривала мама Ваську и саму себя, как когда-то уговаривали друг друга все женщины в семье.
Привычка стала укладом. Василиса вздыхала и бралась за веник, наводя веерные узоры по всему двору.
Вася сбросила на пороге старые стертые сандалии – нога опять успела вырасти, и долгожданный когда-то тридцать шестой, который носила мама – Вася так мечтала донашивать ее туфли и босоножки, – превратился почти в тридцать восьмой. Зато осенью ей купят собственные туфли или мамина сестра тетя Надя отдаст их от своей дочки, которая чуть старше Васьки. Она пересекла кухню и, обогнув печку, выложила из цветастой авоськи на массивный дубовый стол два свежих хлебных «кирпичика», только что купленных по дороге из школы, куда она ходила помогать на школьном огороде и заодно с ребятами увиделась.
Всю дорогу до дома она себя с трудом сдерживала: есть хотелось ужасно, а хлеб, как назло, был свежайшим, с румяной хрустящей корочкой, чуть теплый и невероятно ароматный. Казалось, его запах сопровождал Ваську всю дорогу, стелясь за ней шлейфом, словно дорогие духи. Если бы кто-то заинтересовался ею, то смог бы безошибочно определить по этому хлебному запаху, куда же она подевалась. Но никого она, увы, не интересовала, поэтому увязавшийся за ней хлебный дух ворвался вместе с ней в пустой дом, заполонив его аппетитным ржаным ароматом. Тут-то Васька не удержалась и все-таки отщипнула кусочек от упругой хрустящей горбушки, положила аккуратно в рот, хотела было налить себе белого кваса, который бабуля сама готовила на хмельной закваске, да заленилась спускаться в погреб, быстро прожевала и проглотила так, без всего, отерла руки о подол платья, стирая следы своего маленького преступления, завернула оставшийся хлеб в полотенце и положила в хлебную кастрюлю за печкой.