Дом на Озёрной - стр. 1

Таблеток Женька наелась примерно за месяц до своего четырнадцатого дня рождения. Особой подготовки никакой не было, и мысли о смерти до этого ее посещали не то чтобы очень часто, но в тот идиотский день жизнь у нее расклеилась окончательно.

Со своей небольшой четырнадцатилетней колокольни она ощущала себя сильно расплющенным, некрасивым, одиноким и самое главное толстым существом, до которого абсолютно никому нет дела. Изучив по глянцевым журналам и в Интернете биографии знаменитых в прошлом толстых людей, она пришла к выводу, что у Демиса Руссоса в качестве компенсации был ангельский голос, у Елены Цыплаковой – талант и волшебная красота, а у Сергея Крылова – удивительное чувство юмора и бездна личного обаяния. На фоне всех этих достоинств лишний вес хоть и выглядел физически безобразно, однако с ним можно было мириться. Тогда как в ее, Женькином, случае вес был единственным выдающимся качеством, которым она могла себя описать.

Когда ее бабушка сердилась на дедушку, она любила говорить:

– Старость хороша тем, что вместе с нею приходит мудрость. Но иногда старость приходит одна.

Вот так и к Женьке лишний вес пришел совершенно один и стал ее единственным наперсником и товарищем. Родители были слишком заняты друг другом, чтобы замечать ее недовольство собой и окружающим миром, в котором одноклассницы порхают на переменках как бабочки, а мальчики обращают на тебя внимание только на уроках физкультуры, когда на время игры в футбол им нужен кто-то очень надежный в защиту. Женька всегда соглашалась вставать у ворот и, когда настроение было особенно паршивым, с удовольствием раскидывала щуплых недоростков, возомнивших себя нападающими, а те бились об нее, как снежинки бьются о стекло в зимний ветреный день.

Быть может, именно поэтому ей легче было найти общий язык со своим отцом, чем с мамой, хотя у других девочек, насколько она знала, было наоборот. Усаживаясь рядом с ним у телевизора во время трансляции футбольного матча, она всегда симпатизировала защитникам, а не нападающим. Форварды красовались перед телекамерами, картинно падали в штрафной площадке, подолгу жаловались арбитру, понимая, что все это время их снимают десятки крупнейших в мире телеканалов, а защитники скромно отходили на свои места, попадая в кадр только в момент столкновения или его повтора, и за это Женька любила их всей душой. Она очень рано поняла, что защита важнее нападения.

В их семейном сражении, которое длилось уже не один год, в атаке играла Женькина мама. Одной из ее первых и самых значительных побед было распределение имен между супругами. Ей по праву досталась полная и официальная форма ее имени – Мария, и никому из ее ближайших родственников, включая родителей и сестер, даже в голову не приходило назвать ее Машей, и уж тем более Машенькой. В то время как ее мужа никто и никогда не называл Вячеславом. Никто, скорее всего, и не помнил, что его так зовут. Для всех, кроме своей дочери, он был просто Тетерин. Про них так и говорили: «Мария с Тетериным не придут», «Мария с Тетериным опять поругались», как будто, выйдя за него замуж, она не только не приняла его фамилию, но по какой-то странной причине даже лишила его собственного имени.

В то злополучное утро Мария за завтраком атаковала Тетерина активнее, чем обычно, а он опускал голову к своей тарелке заметно ниже той невидимой черты, которую давным-давно провела для него Женька. Черта эта тянулась по всей их крошечной квартире, и он двигался по ней, как троллейбус по проводам, поднимая время от времени обе руки над головой, когда уже был не в силах выслушивать упреки жены.

«Интересно, зачем они поженились?» – уныло думала Женька, разглядывая отражение своего круглого лица в чашке с чаем.

– Может, хватит мечтать? – повернулась к ней Мария, как будто почувствовала первые признаки бунта. – Тебе не пора в школу?

Женькина классная руководительница любила ее родителей. Богатые семьи раздражали ее той пренебрежительной легкостью, с которой они отдавали деньги на ремонт, на охрану, на библиотеку и на все остальные зачастую бессмысленные школьные нужды, неустанно изобретаемые директрисой. Бедные, или, как их требовалось называть в учительской, малообеспеченные, злили постоянными придирками и проверками – на что были потрачены их жалкие средства. А Тетериных она считала равными себе интеллигентными людьми, потому что, как все остальные бедные, они явно отдавали последнее, но зато никогда не спрашивали – зачем.