Дом, куда мужчинам вход воспрещен - стр. 10
Их языки лживы. Хуже всех Элоди: «По утрам, чтобы разбудить меня, мама забирается ко мне под одеяло, поет песенку и щекочет мне перышком щеку». Чушь! Я вот просыпаюсь сама. Я уже большая, я знаю, хоть мне и никогда не удается задуть свечи. Элоди и все остальные – врушки, и только. Они говорят, что от их мам хорошо пахнет и что они называют их ласково по-всякому: «Моя принцесса, моя красавица, милая моя». Глупые квочки, маменькины дочки… ступайте в ад – и точка! Я-то даже не успеваю вдохнуть ее запах, взметнется юбка – и пффф… Она всегда проносится мимо с такой скоростью, с какой мы бегали мимо Жизели, буфетчицы из столовой, когда у нее все лицо было в болячках от ветрянки.
Игры в «Клубе Пингвинов» затихают. Одни дети вскрывают пакеты с печеньем, другие достают из рюкзачков галеты или куски пирога, все такое чудесное, красиво завернутое. А у нее ничего. Родителям и в голову не пришло подумать об этом.
Я хочу есть! Хочу есть! Хочу есть!
Белокурая девочка в полосатом комбинезончике протягивает ей яблоко. Жюльетта прикусывает губу, хмурит брови, пытается выдавить «спасибо», но молча опускает голову.
Перекусив, все с головой уходят в новую игру – вырезают и клеят цветную бумагу, которая превращается в смешных зверюшек, а затем расставляют зоопарк на столе и поют. Ее играть не пригласили.
Меня никто не видит. Я невидимка.
Один за другим дети расходятся, бегут навстречу своим родителям, которые радостно делятся планами на вечер: сходить в пиццерию или отправиться на ярмарку, где устроены гулянья. К половине шестого все разошлись. В вольере тихо. Не слышно воробьиного щебета. Игрушки уныло лежат на полках. Жюльетта одна. В большом пустом зале. Без четверти шесть, шесть…
Так же было и в «Клубе Микки» в Довиле, и в «Клубе Морских Свинок» в Ле-Туке, и в «Клубе Юных Моряков» в Аркашоне. Я не должна плакать, иначе так разревусь, что не смогу остановиться.
Пепита, воспитательница, – маленькая нервная брюнетка с конским хвостиком – поглядывает на стенные часы, будто ждет, что оттуда выскочат родители. Ее взгляд мечется туда-сюда, от Жюльетты к часам.
Может быть, в этот раз они вообще не придут.
У Жюльетты кружится голова. Она трет большой палец об указательный, все сильнее и сильнее.
Может быть, мне надо было попросить девочку с яблоком взять меня с собой? Могут тебя удочерить, если родители живы?
Половина седьмого, семь. Никого! Пепита нервничает, изучает листок с именами и телефонами. Ничего. Даже адреса не оставили.
А меня зовут «Тсс»! Нехорошо, но лучше, чем ничего. Хоть какой-то шорох в тишине. Тишина такая огромная. И холодная. Больно, когда она окутывает меня. Иногда я кричу громко-прегромко: «ЕСТЬ ТУТ КТО-НИБУДЬ?» Но звук остается внутри, ему не выйти. Тишина всегда побеждает.