Дом имён - стр. 16
Никто не двинулся с места. Ни звука от лагеря. Ее слова повисли в недвижности воздуха еще большей недвижностью. Я заметила, что Ахилл собрался заговорить, но затем решил промолчать. Агамемнон в это же время пытался принять позу начальника, упер взор в горизонт, тем самым показывая, что на уме у него великие вопросы. Но, что бы ни делал, он казался мне мелким, стареющим. В будущем, думалось мне, к нему станут относиться с презрением – за то, что завлек свою дочь в армейский лагерь и зарезал, чтобы умаслить богов. Его пока еще боялись, я видела это, но видела я и другое: так будет не вечно.
А потому он был опасней всего, как бык, которому в бок воткнули меч.
С достоинством и горделивым осуждением ушла я оттуда, Ифигения тихо двинулась следом. Я не сомневалась, что слабый вожак и гневная, смятенная толпа возьмут верх. Понимала, что нас победили. Ифигения продолжила говорить, просила не оплакивать ее смерть, не жалеть, просила меня пересказать Электре, как произойдет эта смерть, и умолить Электру не носить траур, просила применить мои силы, чтобы спасти Ореста от яда, какой был повсюду вокруг нас.
Мы слышали, как вдали воют животные, которых пригнали к месту заклания. Приказала всем женщинам, что собрались опять, убраться с глаз долой – кроме немногих доверенных, кто сопровождал нас до лагеря. Повелела приготовить свадебный наряд Ифигении и выложить мое облачение, которое я собиралась надеть на брачную церемонию. Потребовала воды, чтобы обе мы приняли ванну, а затем пусть нанесут нам на лица белое притирание и черные линии вокруг глаз, чтобы смотрелись мы бледными, неземными, когда отправимся к месту смерти.
Сперва все молчали. А затем тишину прервали попеременно то крики людей, то молитвы, то истошный рев животных, лютые звериные вопли.
Когда пришла весть, что снаружи столпились воины и они собираются к нам, я двинулась к выходу из шатра. Солдаты при виде меня, казалось, перепугались.
– Вам известно, кто я? – спросила я их.
Они на меня не смотрели, не отвечали.
– Так уж трусите, что и слова не вымолвить вам? – спросила я.
– Нет, – проговорил один.
– Тебе известно, кто я? – спросила я у него.
– Да, – ответил.
– Я получила от своей матери несколько слов, какие она, в свою очередь, приняла от своей, – произнесла я. – Эти слова употребляются редко. От них внутренности любого мужчины, что слышит эти слова, иссыхают – а также внутренности всех их детей. Пощада – только их женам, им суждено далее копаться в пыли в поисках пропитания.
Исполнены они суеверности, я это видела, а потому любой набор слов, что взывали к богам, или древнее проклятье внушит им мгновенный ужас. Ни один из них не усомнился во мне даже взглядом, ни тени не проскользнуло над тем, что я произнесла, ни намека на то, что не существует такого проклятья – и не было никогда.