Дом близнецов - стр. 39
Метрдотель церемонно выкатил в зал ресторанную тележку, а два официанта споро расставили блюда, на которых сияли гранями льда разные причудливые фигуры, составленные из зеркальных шаров, кристаллов, призм в духе тех, что рисовал Босх на своих изображениях рая.
– Ой, папа, но мы ж-жутко голодны! – накуксилась Герда.
– Я бы съела ростбиф, – капризно потыкала пальцем в несъедобную геометрию Магда.
– Потерпите, дурехи. Еда будет только в финале. А сейчас мы будем питаться блеском.
Тут замигал рыжий глаз рации.
– Тишина. – Хозяин поднял руку.
Связист поправил наушники и стал что-то быстро записывать на бланке. После чего встал и доложил:
– Господа, получена радиотелеграмма. Читаю. Герда, перестань заигрывать с доном Клавиго, твоя выходка с родинкой просто вульгарна.
– Это Клара! Тетя Клара! – захлопала Герда в ладоши.
– Да, – кивнул связист, – подпись: твоя тетя Клара.
Валентин не стал даже обдумывать, каким-таким образом неизвестное лицо узнает, что происходит за столом князя, находясь, скажем, за сто километров. Это, конечно, фокус. Предварительный сговор. Тетя Клара такая же фикция, как и эта полевая рация, и этот ряженый солдатик-связист. Даже его веснушки наверняка работа гримера.
Метрдотель расставил порции света. Перед Валентином сияла ломким светом композиция из трех кристаллических фигур, сложенных в пирамиду и увенчанных сверкающим набалдашником. Оказалось, вдобавок, что каждое блюдо подсвечивается лучом с потолка галереи. Так обычно устроен потолок над танцполом в ночных диско-барах, где важно, чтобы стробоскопический свет для всех не гасил твой частный угол…
Этот луч придал кристаллам особое магическое сияние.
Сразу стало ломить виски.
А от запаха чернильных незабудок в глубоких белых кубиках на столе чуть закружило голову. Валентин знал, что у него аллергия на цветочные запахи: на руках и теле сразу появляются пятна. Но призрак аллергии медлил показать свой норов… руки были чисты, и во рту не проступала оскомина, как от горсти свежей черемухи.
– Итак. Обратимся к нашему первому блюду, – начал князь. – Это блеск. Аристократ питается переливом сияний в бокале. Египетский жрец – светом солнца с макушки обелиска. Звездочет – уколами звезд. В детстве это получалось почти у всех. Все дети обжираются цветом. Цветом светофора. Три кружка мороженого: вишнево-красное, лимонно-желтое и зеленый шарик шербета. Цветом арбуза на картинке в азбуке. На букву «А». Арбуз. Алый разрез с черными семечками внутри. Арбуз в азбуке гораздо вкуснее, чем в жизни. Черный цвет классной доски, нарисованной в азбуке, мог испачкать язык черносливом. Подчеркиваю, мы питались цветом в физическом смысле. Пили свет, как его пьют полевые цветы. Как листва. Как трава. Свет и немного воды. Что может быть легче для желудка, чем эта упоительная легкость? Ее не надо переваривать, она сразу входит в мозг, как яд змеи, легко смешивается с медом, как молоко. Но, увы, глаза ребенка недолговечны. Мыльные пузыри лопаются. Мы взрослеем. Теперь, чтобы вернуть остроту восприятия, нужен соблазн. Не так ли, мой костюмер? Валерий, скажи.