Доля ангелов - стр. 40
– Здравствуй, любовь моя, – сказал он весело. – Я вижу, ты тут уже вовсю хозяйничаешь?
– Почему ты так долго, Джон? – шепотом спросила Молли.
– Я торопился, – развел руками Стейк, – клянусь! Но шторма… старый «Эскалоп» еле-еле справился.
– Вылезай, Иеронимус, – шмыгнув носом, сказала Молли. Крыса опасливо высунулась из-под стола, потом ловко вскарабкалась на тяжелый табурет и выжидательно уселась на хвост, сложив передние лапы на пузе.
– Сейчас накормлю, проглот, – хмыкнула женщина. – И тебя тоже, Джон. Правда, пока особых разносолов нет…
Она стремительно умчалась на кухню, а Джон Стейк снял свою куртку, бросил ее на табурет и устало примостился рядом, на широкой скамье.
– Мы дома, дружище, – доверительно сказал он Иеронимусу, глядевшему на него бусинкой единственного глаза. – Мы дома…
* * *
Хорошую историю можно закручивать бесконечно, не рискуя надоесть слушателям.
Но что особенного можно рассказать о поваре и его крысе?
Джон Стейк и его Молли держали таверну «Эскалоп» в крепком кулаке, не упуская ни одной монетки, которая завалялась в кармане моряков, возвращающихся из долгого плаванья за моря и страшно соскучившихся по доброй английской выпивке, горячей еде и жаркому камину.
Однако «Эскалоп» сильно отличался от прочих портовых заведений. Здесь почти не сквернословили и никогда не дрались. Любителям крепкого словца Джон Стейк сразу же после открытия дал понять, что выражаться здесь не стоит.
– Джентльмены! – обратился он к толпе морской братии, густо набившейся в таверну, как только дверь распахнулась в первый раз. «Портовая почта» уже разнесла весть о том, что легендарный капитан Стейк решил осесть на берегу, да еще ухитрился сберечь свою шею от королевского гнева и веревки в Тайберне, где «трехногая кобылка» стала последним пристанищем многих неудачливых пиратов.
– Джентльмены! – повторил владелец таверны, внимательно оглядывая притихшую толпу, яростно дымившую глиняными трубками. – Чтобы я здесь не слышал божбы, грязных слов, богохульства и оскорбления Божьей Матери, а также всех прочих матерей! Мне этого на «Эскалопе» вот так хватило.
Для убедительности при этих словах бывший пират медленно провел по горлу обухом матросского ножа.
Толпа уважительно молчала, но вдруг из темного угла таверны донеслось бульканье, звучное икание, и заметно нетрезвый голос спросил задиристо:
– А то что? Н-не нальешь? В морду дашь? Да, Стейк… ик! … размяк ты… обабился…
– Кто это там тявкает? – мирно осведомился Джон Стейк.
– Я! – распихивая матросов, вперед выполз здоровенный детина в заляпанной смолой рубахе и когда-то бархатных штанах. За поясом у него торчал длинный кинжал.