Долина лошадей - стр. 11
Она не могла спокойно думать о Кребе – боль была слишком сильной, рана слишком свежей. Она любила старого шамана так же, как любила Айзу. Он доводился Айзе и Брану братом. У него не было одного глаза и руки, и потому он никогда не ходил на охоту, но ни в одном из родов не было человека, который мог бы сравниться с ним внутренней силой. Его изуродованное, изрезанное глубокими морщинами лицо могло вселить ужас в сердце любого охотника, но Эйле была ведома и иная, тонкая и чувствительная, сторона его натуры.
Он защищал ее, любил как собственную дочь, тем более что своих детей у него не было. За эти три года она успела привыкнуть к тому, что Айзы уже нет в живых. Эйла по-прежнему печалилась о ней, но сердце согревала мысль о том, что у нее есть Дарк. О Кребе она никогда не вспоминала. И тут боль, которую она таила внутри с тех самых пор, как он погиб во время землетрясения, вырвалась наружу. Эйла зарыдала, повторяя его имя:
– Креб… О Креб… Зачем только ты вернулся в пещеру? Как ты мог умереть?
Она рыдала, прижав к лицу мешочек, сделанный из непромокаемой шкурки выдры. Откуда-то из глубины ее тела вырвался тонкий жалобный вой. Она раскачивалась из стороны в сторону и тоненько выла, изливая боль, тоску, отчаяние. Рядом с ней не было ни единого сородича, который мог бы разделить ее страдания. Она скорбела и печалилась одна, и от этого ей становилось еще более одиноко.
Вскоре ее причитания стали стихать. Она чувствовала себя совершенно обессиленной, однако ужасная боль заметно ослабла. Тяжело вздохнув, Эйла направилась к реке и омыла лицо холодной водой. После этого она вернулась к корзине и положила в нее мешочек с талисманом. Проверять его содержимое Эйла не собиралась – она прекрасно знала, что находится внутри.
Она взяла было в руку палку-копалку, но тут же отбросила ее в сторону. Печаль сменилась гневом. Бруд не сумеет погубить ее!
Эйла вновь глубоко вздохнула и заставила себя вернуться к укладке корзины. Она положила в нее орудия для добывания огня и рог зубра, после чего достала из складки накидки несколько кремневых орудий. Из другой складки она выудила круглый голыш, подбросила его в воздух и ловко поймала той же рукой. С помощью пращи можно было метнуть любой камень нужного размера, но самые точные броски выходили в тех случаях, когда снаряд был гладким и круглым. Именно по этой причине она и таскала с собой такие камни.
Наконец она потянулась к своей праще, полоске оленьей кожи с выпуклой центральной частью, куда вкладывался камень, и сужающимися к краям концами, перекрученными от частого пользования пращой. С этим орудием она не рассталась бы ни за что на свете. Эйла развязала длинный кожаный ремешок, подпоясывающий ее тонкую мягкую накидку, сделанную из шкуры серны, в складках которой тоже хранилось немало вещей. Накидка соскользнула с ее плеч и упала наземь. Теперь на Эйле не было ничего, лишь мешочек с амулетом висел на шнурке, надетом на ее шею. Она сняла и его и тут же боязливо поежилась – без амулета она чувствовала себя совершенно беззащитной. Амулет, лежавший в мешочке, придавал ей сил и наполнял душу уверенностью и покоем.