Долгосрочное планирование. Космоопера - стр. 27

Стремление ли к тому, чтобы было по-другому погнало Основателей в космос? Или что-то другое?

В обычный день я бы, конечно, задала бы вопрос информационной системе станции напрямую – или кому-то из ларов в локальной сети. Но сейчас я была от них отрезана, и это было… Это было все равно что не иметь возможности почесать, где чешется.

Мне захотелось выйти наружу.

Я вспомнила сестру Макарию и ее пари, и мысленно выругалась. Два дня, и я уже лезу на стену. Серьезно?

Чай в моей кружке успел остыть. Я сделала глоток, покатала на языке горьковатую жидкость, и вдруг поняла, что даже не могу сказать, вкусно мне или нет. Я поболтала кружку. Чай плескался, повинуясь моим движениям, вырисовывая по стеклянным стенкам идеально вписанный в них овал. Я вдруг остро ощутила математичность, смоделированность мира вокруг, четкость и при этом искусственность, назначенность правил, по которым он существует. Такое бывает при переходе от одной зоны виртуальности к другой, или при выходе из цифрового пространства наружу. «Лаг переподключения», необходимость сознанию адаптироваться к другому набору законов.

Я встала с кровати и подошла к столу. Поставила чашку на стол. Столешница и стекло при соприкосновении издали странный звук. Поверхность чая вздрогнула и замерла.

Если я не коснусь кружки и ничего не сделаю, она и продолжит так стоять, подумала я, чувствуя, как ватная тишина давит мне на уши.

Раздался странный звук. Я вздрогнула и обернулась.

Это Дерио вздохнул во сне.

Я обошла кровать и опустилась на край.

Кроме меня Дерио был здесь единственным живым, дышащим существом. Он лежал на полу, в шавасане, дыша глубоко и ровно, но по лицу ходили неуловимые тени, и торчал вперед выдвинутый подбородок. Челюсти были стиснуты – гораздо сильнее, чем в бодрствующее время. Под опущенными веками двигались зрачки – под сводами черепа, недоступное для меня, что-то происходило.

Это было совсем как смотреть на огонь (только у меня не было огня), или на воду (только, конечно, здесь не было бегущей воды), или на текущий дым от благовоний в ларарии. Я вдруг подумала, что именно так делают лары – наблюдая за живущими в модулях, выстраивая закономерности в их поведении, пытаясь понять, что происходит у живых людей внутри.

Также будет делать моя цифровая копия после смерти.

Дерио вдруг рывком сел, распахивая глаза.

Я вздрогнула.

Он уставился на меня – невидящим, неузнающим взглядом. Я застыла.

Дерио моргнул. Взгляд у него сфокусировался, челюсти разжались.

– Донна Джемма?

Он сказал это совершенно обычным тоном, совершенно обычным голосом – но проскальзывающее, жужжащее «дж», но удвоение согласных – «нн», «мм», но гласные – звуки, беспрепятственно вылетающие из горла, извлекаемые посредством дыхания и связок. Передо мной был сложный, биологический, самоиграющий инструмент для извлечения звуков. «Д», «Дж», «ммм»…