Долгое счастливое утро - стр. 20
«Ух ты…» – выдыхают Байков с Егоровым и мечтательно смотрят вглубь тоннеля, где за поворотом в сторону станции, которая потом получит название «Лесная», теряется манящий ряд лампочек. «И не думайте, – моментально реагирует бригадир. – Вас сюда зачем прислали? Вот и соответствуйте». Байков с Егоровым, шлепая по мелким лужицам, начинают соответствовать. Но тут спускается клеть с остальным классом, и все немножко бесятся, изображая «встречу на Эльбе».
Какое-то время десятый «В» работает молча. Наконец, заскучавший Васильковский подает голос: «Течь на подлодке, товарищ бригадир», – и указывает на редкие капли, проступающие из стыка между тюбингами. «Так, чай, не через Сахару ветку тянем, а сквозь русло реки», – не оборачиваясь, говорит бригадир. «Неужели Стикса?» – умничает Васильковский. Девчонки хихикают, а Байков с Егоровым взвывают, не сговариваясь: «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”!» Динэра, все это время неподвижно сидевшая на ящике с песком, поднимает голову.
Через час вагонетка наполняется до краев. Рабочие толкают ее в клеть, на полу которой тоже есть рельсы. После второго звонка клеть начинает медленно ползти вверх, а бригадир объявляет: «Перерыв».
Десятый «В» радостно и бессмысленно галдит.
Львов с Мазуровой, взявшись за руки, сомнамбулически покачиваются, как в танце.
Васильковский отходит подальше и курит в рукав.
Забродина достает яблоко и жует его, насмешливо поглядывая на Львова и Мазурову.
Байков и Егоров, размахивая металлическими прутьями арматуры, изображают мушкетеров.
И в тот момент, когда Жаворонок подходит к Динэре, чтобы наконец-то спросить про свое стихотворение, воздух начинает вибрировать и гудеть, потом раздается грохот, и подземная река – со скоростью двести кубометров в минуту, или три тысячи литров в секунду, – врывается в тоннель. Последнее, что видит Жаворонок – летящих в потоке воды Львова и Мазурову, которые держатся друг за друга, как Паоло и Франческа на гравюре Доре.
Динэре и Лидии выделили маленькую комнату в университетском общежитии. Это было счастье, но короткое: их мать, как административно высланную, не прописывали в Ленинграде. Тогда Динэра отправилась на Литейный, 4, в Большой дом. Шинель, кирзовые сапоги, рука на перевязи, молодость просительницы, а также то обстоятельство, что пошла она на фронт добровольцем и воевала под Сталинградом, возымели действие. Матери разрешили воссоединиться с дочерями.
Среди вещей, которые привезла мать из Уральска, был и портфель отца, полный фотографий и писем. Там же лежал томик Некрасова и коробочка, открыв которую Динэра увидела отцовские часы, оставленные им на столе восемь лет назад. На самом дне лежала пожелтевшая от времени газета «Пионерская правда» с датой двадцатое декабря 1937 года. Заголовок передовицы гласил: «Да здравствует НКВД – карающая рука советского народа!» Газета вышла в день ареста отца. Динэра комкала ее простреленной рукой и плакала от боли.