Долгая прогулка - стр. 37
– Мне – Мэрилин Монро, – заявил Макврайс. – А ты, дружище Аб, можешь заполучить Элеонору Рузвельт[5].
Абрахам жестом попросил его замолчать. Где-то впереди солдаты вынесли предупреждение.
– Секунду. Одну секунду только, чтоб вам… – Олсон говорил медленно, словно испытывал серьезные затруднения с речью. – Вы все совершенно не то говорите. Вы все.
– Трансцендентальные свойства любви, лекция знаменитого философа и великого трахаля Генри Олсона, – сказал Макврайс. – Автора «Ямки между грудями» и других работ, посвященных…
– Погоди! – заорал Олсон. Его надтреснутый голос напоминал звук бьющегося стекла. – Можешь ты, сука, хоть одну секунду помолчать? Любовь – это залезть и вставить! Это ничто! Это мерзость, вот и все! Вы поняли?
Никто не ответил. Гаррати смотрел вперед, туда, где черные как уголь холмы смыкались с темным, усеянным точками звезд небом. Подумал о том, не начинаются ли судороги в его левой стопе. «Я хочу сесть, – зло подумал он. – К черту все, я хочу сесть».
– Любовь – это пшик! – рычал Олсон. – В жизни есть три настоящие вещи: хорошо пожрать, хорошо потрахаться и хорошо посрать. Все! А когда вы станете такими, как Фентер и Зак…
– Помолчи, – раздался сзади усталый голос. Гаррати знал, что это сказал Стеббинс, но, когда он обернулся, Стеббинс по-прежнему шагал вдоль левой кромки дороги, глядя себе под ноги.
В небе пролетел сверхзвуковой самолет и прочертил за собой длинную перистую полосу. Он летел довольно низко, так что Идущие могли видеть мигающие бортовые огни – желтый и зеленый. Бейкер снова принялся насвистывать. Глаза Гаррати почти закрылись. Ноги шли сами по себе.
Его ум стал уплывать куда-то в полудреме. Обрывки мыслей лениво бродили в голове, наслаивались друг на друга. Он вспоминал, как мама пела ему ирландскую колыбельную, когда он был маленьким… что-то о море и раковинах, о царстве подводном. Вспоминал ее лицо, огромное и прекрасное, как лицо актрисы на киноэкране. Он хотел целовать ее и любить вечно. А когда он вырастет, он на ней женится.
Затем на ее месте возникло добродушное польское личико Джен, ее светлые волосы, свободно спадающие почти до пояса. На ней был купальник-бикини и короткий пляжный халат – ведь они ехали в Рид-Бич. На Гаррати были потрепанные хлопчатобумажные шорты.
Джен уже не было. Ее лицо стало лицом Джимми Оуэнса, мальчишки, который жил в квартале от них. Гаррати было пять, и Джимми было пять, и мама Джимми застукала их, когда они в песочнице около дома Джимми играли в больницу. Оба они, голые, рассматривали друг у друга затвердевшие пенисы. Мама Джимми позвонила тогда его маме, его мама примчалась за ним, усадила на стул у себя в спальне и стала спрашивать, как ему понравится, если она проведет его без одежды по всей улице. Его засыпающее тело содрогнулось от смущения и стыда. Он расплакался тогда и умолял, чтобы она не водила его без одежды… и не говорила отцу.