Дочь врага - стр. 3
Ох как мучили Ивана Ивановича, как пытали, чтобы он выдал связных, чтобы выдал тех, кто расклеивал листовки! Он ни слова не сказал на допросах. Приволокли его на базарную площадь, к виселице, черного от побоев, под руки приволокли – сам идти уже не мог. Ребята видели казнь своего учителя и поклялись отомстить за него. Но лучшей местью было бы постоянно вредить фашистам и продолжать сообщать людям о победах Красной Армии.
Только где взять сводки Совинформбюро, в которых сообщается об этих победах?!
– Не переживай! – вдруг заявляет Нинка, задирая нос. – Мне Иван Иванович рассказал, куда придет партизанский связной, если что-нибудь случится.
– Правда?! – недоверчиво спрашивает Коля. – Возьмешь меня с собой на эту встречу? Так хочется на настоящего партизана посмотреть!
– Нет, – еще выше задирает нос Нинка. – Я с собой Марека возьму. Ты сам говорил, что я ему нравлюсь. А ты подождешь, пока война кончится, тогда и посмотришь на партизан!
Коля насупился. Ну и Нинка-атаманша! Ну и вредина! На все готова, только бы по ее вышло!
Но не выйдет. Зря Нинка старается.
– Пошли на улицу 7 ноября. Зря время теряем, – только и сказал он.
На столе в Юлиной комнате стоял патефон, а на его крышке лежала пластинка фирмы «Odeon». Раньше пластинок было много, но Юля их все отнесла зимой на базар. Конечно, жителям Краева и окрестных деревень эти пластинки были и даром не нужны! Зато гитлеровские солдаты, наводнившие город, их просто расхватывали: ведь это были пластинки с романсами на немецком языке! За них Юле давали хлеб, колбасу, свечи в круглых металлических баночках, консервы, сахар, шоколад, спички и даже эрзац-мед в картонных коробочках. Теперь осталась только одна пластинка, но ее Юля ни за что не стала бы ни менять, ни продавать, даже если умирала бы с голоду.
Наклейка наполовину оторвалась, однако название мелодии еще можно прочитать: «Franz Schubert «Ständchen»[5]. Эта пластинка – мамина любимая! – была у них в доме все четырнадцать с половиной лет, которые прожила на свете Юля Симонова. И Юлина мама, Ирина Николаевна, переезжая из Харькова в Краев, взяла ее с собой.
Это была самая красивая музыка, которую Юля слышала в жизни! И ее мама так же считала, не зря же она ставила пластинку почти каждый день. Звучный мужской голос, с трудом пробиваясь сквозь хрип и скрип затупившейся патефонной иглы, которая застревала на заезженных дорожках, заводил волшебные слова:
А потом пластинку заиграли до того, что уже почти ничего нельзя было разобрать. С тех пор мама часто просила Юлю, которая училась в музыкальной школе, сесть за пианино, сыграть этот старый романс и спеть. Юля играла его и теперь – играла и пела. И тогда ей казалось, что войны нет, что мама жива и вот-вот вернется с работы.