Дочь Велеса - стр. 39
То же самое повторилось и с кровью Лады, обагрившей второй плод, после чего ворожея бережно убрала оба бьющиеся в унисон тусклым багровым светом яблока в карман сарафана.
– Пожалуйста, принеси отвар, – попросила она внимательно наблюдающую за ее действиями травницу.
С сомнением покачав головой и горестно вздохнув, та вышла из горницы, что-то тихо бормоча себе под нос. А когда вернулась, аккуратно сжимая в руках кружку с отваром, ворожея, прикрыв глаза, сидела на полу, обхватив руками поджатые к груди колени – точь-в-точь как неродившийся младенец в утробе матери. Дыхание ее сделалось почти неотличимым от дыхания лежащих на кроватях близнецов: такое же едва уловимое, размеренно шелестящее в густой тишине. Рядом с ней стояла открытая котомка и два стеклянных пузырька: в одном, почти пустом, на дне мутно поблескивала вязкая маслянистая жидкость, в другом, напротив, почти полном, искрилась, напоминая чистейший горный хрусталь, прозрачная вода, будто сотканная из света. Услышав осторожные шаги, Ялика заторможенно, словно отчаянно борясь со сном, подняла голову.
– Если до захода не проснусь, – апатично произнесла она, – дашь мне этим напиться. Это живая вода.
С этими словами ворожея передала травнице искрящийся пузырек, забрав из ее рук кружку. Та понятливо кивнула.
– Опасное ты дело, пресветлая, затеяла, – скорбно покачала головой старушка, крепко зажав в руке блестящую склянку. – Не дело это, с живой и мертвой водой играть.
Сумрачная Ялика, упрямо промолчав, отрывисто плеснула в кружку все содержимое второго пузырька. На секунду задумавшись и набрав полную грудь воздуха, будто собираясь нырнуть в бездонный омут, она одним глотком, как это делают запойные пьяницы, осушила кружку, запрокинув голову далеко назад и прикрыв глаза в ожидании.
Неведомая сила тут же стремительно потянула ее за спину, больно ударив об пол, а в следующую секунду, будто хорошо встряхнув, вытолкнула вперед. В ушах зашумело. Сердце, захлебываясь, сорвалось в безумный галоп, отдаваясь в голове болезненным гулом, который с каждым биением делался все тише и тиши, пока не смолк насовсем.