Дочь ведьмы - стр. 41
– Господи, помилуй нас!
– Он упал. Занедужил, мама. Папе нехорошо! Он слишком тяжелый, я не могу его поднять.
Энн соскользнула вниз, к Бесс, и они вдвоем поставили Джона на ноги.
– Толкай, дочка. Давай, надо его вытащить.
Почти час ушел у двух женщин на то, чтобы вытолкать Джона из скользкой могилы. Когда они дотащили его до дома, все трое были покрыты грязью. У Бесс едва хватило сил принести воды, но она знала, что нужно вымыть отца и вымыться самим. Маргарет металась в постели, то зовя маму, то прося, чтобы боль прекратилась. Энн и Бесс уложили Джона. Женщина зажгла в очаге шалфей, они натерли Джона и Маргарет лавандовым маслом. Сидя рядом с сестренкой и бережно намазывая ее тонкие ручки душистым маслом, Бесс снова задумалась о Господней любви и решила, что в доме Хоксмитов ее в этот вечер не было. Она так устала, что готова была уснуть на полу, где сидела. Мать разбудила ее, тронув за плечо.
– Бесс, мы должны похоронить Томаса. Скоро вернутся сборщики. Я не позволю им его забрать, – с болью в голосе сказала она.
Бесс в оцепенении прикатила тачку. Энн плотно завернула Томаса в простыню; сейчас было не до гробов. Женщины перевалили его тело на доску, которую втолкнули в тачку, и повезли наружу. Начался дождь, а поскольку на дворе стоял октябрь, вода не просто падала сверху вниз, но летела под жутким углом, чтобы забраться под одежки и воротники. Бесс и Энн изо всех сил старались везти Томаса осторожно, но они так устали, и место погребения было таким топким, что им пришлось просто сбросить тело в полную воды яму. Они без слов сгребали и кидали землю, пока не зарыли могилу. Молча постояли, глядя на холмик перед собой. Дождь беспрепятственно сбегал по их лицам. Бесс ждала, что мама что-нибудь скажет, слова утешения или прощания, или как-то попытается вручить душу Томаса Богу. Но слова так и не прозвучали. У Бесс не хватило духу произнести что-то самой. Что толку было теперь говорить с Господом? Она протянула руку к Энн, но мать развернулась и пошла к дому.
– Мы нужны живым, – вот и все, что она сказала.
Дойдя до дома, Бесс впервые обратила внимание, какую метку сборщики оставили на двери. Она сообщала миру, что это зачумленное жилище. Не ферма, не дом, не место, где люди жили и любили. Просто здание, в котором завелась болезнь, место, которое должны презирать и отвергать. Зайдя внутрь, Бесс подумала, сколько еще могил предстоит выкопать им с матерью. И кто останется, чтобы выкопать могилы для них.
В ту ночь Бесс с матерью сидели у огня, слишком измученные, чтобы взяться за кружево. Слишком подавленные, чтобы разогревать похлебку. Они несколько часов назад доели сухой ломоть сыра и выпили последнюю бутыль прошлогоднего сидра. Бесс чувствовала, что ее желудок готов отвергнуть и это. Она взглянула на мать. Неровный свет очага озарял ее некогда красивое лицо, отбрасывая под глазами глубокую тень. Бесс вспомнила, каким был Томас, когда она в последний раз его видела. Девушка зажмурилась, но видение не уходило, в темноте за закрытыми веками оно было еще страшнее. Пытаясь избавиться от него, Бесс посмотрела на Маргарет. Малышка спокойно спала, а Джон в соседней комнате стонал и метался.