Дочь таксидермиста - стр. 7
Она работала неторопливо, методично, вытирая на ходу с острия лезвия о газету крошечные частички тканей, перьев, крови и хрящей. Стоит поспешить, допустить малейшую оплошность – и с надеждами на чистую работу можно проститься.
На птиц-падальщиков – галок, сорок, грачей и воронов – Конни отводила по два дня. Начав, важно было делать все быстро, пока естественные процессы разложения не взяли свое. Если не соскоблить хорошенько с костей весь жир, есть риск, что черви выедят птицу изнутри. Первый день уходил на то, чтобы снять шкурку, промыть и подготовить. Второй – на набивку и монтаж.
Каждый этап был двойным, в зеркальном отражении – слева и справа; всякий раз Конни выполняла их в одной и той же последовательности. Обе стороны грудины, левое крыло, затем правое, левая нога, правая. Это был танец, в котором каждое па было разучено методом проб и ошибок и оттачивалось со временем.
Конни сняла с крючка плоскогубцы и отметила про себя, что надо бы заказать еще проволоки для монтажа. Она принялась расшатывать кости ног. Покрутила взад-вперед, поскребла тыльной стороной скальпеля, и наконец плоть оторвалась, а затем послышался хруст коленного сустава.
Теперь они узнали друг друга – Конни и эта птица.
Закончив, она бросила все ненужное – салфетки, выпавшие перья, мокрые обрывки газеты – в ведро, стоявшее у ног, а затем перевернула птицу и приступила к работе над хребтом.
Солнце тем временем поднялось выше.
Наконец, когда мышцы уже онемели, Конни сложила крылья и голову птицы так, чтобы шкурка не пересохла, и стала разминать руки. Покрутила шеей и плечами, пошевелила пальцами, чувствуя, что довольна утренней работой. После этого она вышла через боковую дверь в сад и уселась в плетеное кресло на террасе.
На крыше ле́дника все трещали и кричали галки. Реквием по погибшему собрату.
Глава 2. Норт-стрит. Чичестер
Гарри Вулстон отступил на шаг назад и взглянул на неоконченную картину.
Технически все было правильно – оттенки, линия носа, слегка недовольные морщинки вокруг рта, – а сходства не было. Выражаясь попросту, лицо было неживое.
Гарри вытер тряпкой масло с кисти и стал рассматривать портрет под другим углом. Вот в чем беда – изображение на холсте казалось плоским, словно срисованным с фотографии, а не с живой женщины. Они работали до поздней ночи – серой, сырой ночи, а затем Гарри отослал женщину домой и писал один, пока не пришла пора отправиться в «Стрелок», чтобы быстренько опрокинуть стаканчик на ночь.
Испортил картину. А вернее сказать, она с самого начала не задалась.
Гарри отложил палитру. Обычно запахи льняного масла и краски наполняли его радостным нетерпением. Сегодня же в них ощущалась насмешка. Хотелось бы думать, что дело в самой модели – нужно было поискать кого-то поинтереснее, с более характерным лицом и оригинальным выражением, – но, как ни соблазнительно было обвинить натурщицу, он понимал, что виноват сам. Он не сумел уловить внутреннюю суть этой женщины, не сумел передать тени, линии, изгибы, чтобы сохранить их для потомков. То, что вышло, напоминало скорее изобразительное описание внешности: нос такой-то, волосы такого-то цвета, глаза ближе к такому оттенку, чем к этакому.