Дочь костяных осколков - стр. 12
– Йовис, я сделала тебе одолжение, теперь ты должен сделать одолжение мне.
О нет.
– О чем вы? Какие такие одолжения?
Судя по звуку шагов, кто-то приближался к нам со спины.
– У меня есть племянник, – тихо сказала Данила. – Он живет на небольшом островке к востоку от нас. Если я все правильно понимаю, ты все равно поплывешь в том направлении. Забери его до начала ритуала и верни родителям. Он всего лишь ребенок.
– Я не принадлежу к Безосколочным и не похищаю детей, – прошипел я. – Это аморально. И не прибыльно.
Я попытался вырвать руку, но не смог: хватка у Данилы была будь здоров.
– Сделай это.
Судя по шагам за спиной, солдат был один. Я мог бы с ним справиться, мог бы выбраться из этой передряги. Но даже после стольких лет я все еще помнил, как капли крови стекали по шее у меня из-под уха. Помнил холодное прикосновение резца к коже. Порез горел как огонь.
Император говорит, что Праздник десятины – лишь малая цена за нашу общую безопасность. Когда тебя пинком ставят на колени, а потом твою голову грубо наклоняют к земле, эта цена не кажется такой уж маленькой.
Я ожесточился, стал равнодушен к страданиям других. Еще одна ложь, за которую я цеплялся, потому что не мог никого спасти. Я не смог спасти даже собственного брата. Нельзя было об этом думать. Когда я думал о страданиях людей, о тех, кого не смог спасти, мне казалось, что я тону в Бескрайнем море. Эти мысли были как камень на шее, я не мог выдержать этот груз и отказывался об этом думать.
В большинстве случаев это срабатывало. Но не сегодня. Сегодня я вспомнил о матери. Вспомнил, как она сжала в ладонях мое лицо и спросила: «Так в чем же правда, Йовис?»
Правда была в том, что меня кто-то спас. Спас один человек. И этого было достаточно – худо-бедно, более-менее.
– Хорошо, я его заберу, – пообещал я.
Пообещал как последний дурак.
Данила выпустила мою руку и сказала, обращаясь к солдату у нас за спиной:
– Он мне задолжал за кувшин вина, скоро освободится.
Шаги удалились в сторону двери и стихли.
– Племянника зовут Алон. Он в красной рубашке с белыми цветочками на подоле. Его мать – башмачница на Фаларе, единственная на всем острове.
Я отряхнул ладони от муки.
– Понятно: красная рубашка, цветочки, башмачница.
– Лучше поторопись.
Сказал бы я Даниле пару ласковых, если бы не понимал, как ей больно. Она потеряла дочь. Я потерял жену. Следовало быть добрее.
– Если выясню, что произошло с вашей приемной дочерью, найду способ дать вам знать.
Данила кивнула, во второй раз смахнула набежавшие на глаза слезы и снова принялась лепить дамплинги. Она лепила их яростно, как воин сражается на поле боя; казалось, в тот момент для нее не было ничего важнее этого занятия.