Дочь фортуны - стр. 47

На том же кресле, куда отлетел парик, Роза через два дня подарит певцу свою девственность – ровно в три с четвертью пополудни. Венский тенор пригласил девушку к себе, пообещав показать театр: во вторник спектакля не будет. Они тайком встретились в кондитерской, где кавалер элегантно прикончил пять кремовых эклеров и две чашки шоколада, пока Роза нервно помешивала ложечкой свой чай, не в силах сделать и глотка от страха и предчувствий. Из кондитерской они поспешили в театр. В этот час там были только женщины, убиравшие зал, и осветитель, готовивший масляные лампы, факелы и свечи для следующего вечера. Карл Бретцнер, опытный искуситель, жестом фокусника достал из ниоткуда бутылку шампанского, наполнил два фужера, и они выпили, не закусывая, за Моцарта и Россини. В следующий миг Карл усадил девушку в императорскую ложу, обитую плюшем, где имели право сидеть только монаршие особы; ложа сверху донизу была украшена пухлощекими амурчиками и гипсовыми розочками; сам певец отправился на сцену. Поднявшись на обломок колоннады из крашеного картона, в свете только что зажженных факелов он исполнил для нее одной арию из «Севильского цирюльника», используя в нескончаемых фиоритурах весь свой певческий арсенал и нежный дурман своего голоса. Когда замерла последняя нота во славу гостьи, Бретцнер услышал далекие рыдания Розы Соммерс, бросился к ней с неожиданным для своего сложения проворством, пересек зал, в два прыжка поднялся в ложу и пал на колени к ее ногам. Едва дыша, певец положил голову на колени девушки, погружая лицо в складки темно-зеленой шелковой юбки. Он плакал вместе с ней, потому что и сам полюбил, хотя и не собирался; то, что начиналось как еще одно мимолетное соблазнение, в считаные часы обернулось пылающей страстью.

Роза и Карл поднялись, поддерживая друг друга, пошатываясь и страшась неизбежного; не помня себя, они прошли по длинному полутемному коридору и, преодолев несколько ступенек, оказались на этаже с гримерками. На одной из дверей большими буквами было написано имя тенора. Они вошли в комнату, переполненную мебелью и роскошными нарядами, пыльными и пропитанными потом; два дня назад они впервые остались здесь один на один. Окон в гримерной не было, и в первые моменты темнота послужила им прибежищем, в котором они смогли отдышаться после рыданий и вздохов, но вскоре тенор зажег сначала спичку, а потом и пять свечей в канделябре. Они смотрели друг на друга в мерцающем желтом свете, растерянные и смущенные: на них нахлынула волна чувств, но они не могли вымолвить ни слова. Роза не выдержала обжигающих взглядов певца и спрятала лицо в ладонях, но Карл отвел ее руки с такой же элегантностью, с какой недавно обращался с кремовыми пирожными. Сначала они обменивались поцелуями, чуть касаясь лиц друг друга, покрытых слезами, и были похожи на двух клюющихся голубков, потом дело естественным образом дошло и до настоящих поцелуев. У Розы уже был опыт нежных встреч – робких и нерешительных – с некоторыми из ее ухажеров, и двое из них даже коснулись губами ее щеки, но девушка не знала, что возможно достичь и такой степени близости, когда чужой язык свивается с твоим, точно озорная змейка, а чужая слюна мочит твой рот снаружи и проникает внутрь; первоначальное отвращение вскоре отступило перед натиском живой силы юности и любви к лирической поэзии. Роза не только пылко отвечала на ласки, но и проявила инициативу, избавившись от шляпки и накидки из серого каракуля, прикрывавшей ее плечи. А от этого шага до позволения расстегнуть пуговицы на жакетке, а потом и на блузке оставалось преодолеть лишь несколько неловких моментов. Девушка уверенно повторяла за своим партнером каждое движение в танце соития, ведомая инстинктом и жарким наследием тех запретных книг, которые она похищала с отцовских полок. Тот день оказался самым памятным в ее жизни, Роза запомнила его в мельчайших подробностях, которые со временем в ее воображении становились все прекраснее и ярче. Встреча с Бретцнером станет для Розы единственным источником опыта и познания, единственным стимулом для полета ее фантазии и для создания (многие годы спустя) искусства, что прославит ее в определенных, очень секретных кругах. Тот чудесный день по яркости переживаний мог сравниться лишь с мартовским днем два года спустя, уже в Вальпараисо, когда на руках у Розы окажется новорожденная Элиза – как утешение за то, что у нее никогда не будет детей, за то, что она никогда не сможет полюбить мужчину, и за семейный очаг, которого она никогда не обустроит.