Добыча - стр. 5

Костик презрительно смотрел в потолок, Людка загадочно улыбалась. Их молчание затягивалось, а даму всё-таки полагалось развлекать, и Костик выдавил из себя наигранно светским тоном:

– Какой чудесный ресторан.

– И какая чудесная официантка, – поддержала его Людка.

– И какие замечательные клиенты, – продолжил вдохновлённый Костик.

– И какая прекрасная скатерть.

– И как великолепны мы. Рядом с этой скатертью.

Они рассмеялись, контакт был восстановлен. Он смотрел на неё весёлыми алчными глазами и хотел одного: напиться поскорее и влюбиться на одну ночь. Он чувствовал, что вполне может влюбиться в неё, но не без памяти: он привык любить чуть более стервозных женщин, уже затронутых какой-нибудь столичной червоточинкой.

Пит вернулся с приятной новостью: ему обещали семьсот пятьдесят водки. Вскоре принесли национальное блюдо, а потом и водку в кувшине из-под бульона. Они выпили «бульончика» пару раз, Пит дошёл до нужной кондиции и, благословлённый Костиком, отправился на охоту.

– Попрыгаем? – предложил Костик.

– Пошли, – улыбнулась Людка.

Они не стали прыгать, а обнялись, она положила голову на его плечо, и они закружились в лабиринте из таких же спаренных истомлённых потных тел.

Питовы дела также двигались в нужном направлении: он привёл за их стол миловидную казашку, угостил её из кувшина, после чего они исчезли.

– А Пит – он с тобой из одной группы? – спросила Людка.

– Да нет, сосед по номеру.

– Он забавный.

Ресторан закрывался. Пит вернулся заплатить по счёту: им насчитали четырнадцать с чем-то рублей. Костик сунул ему десятку и с живейшим интересом спросил:

– Ну как?

Пит горестно махнул рукой и опять исчез.

Костик с Людкой плыли, обнявшись, в чёрном море томливого южного воздуха. Водка и звёздное небо разбудили в них сентиментальность. Людка рассказала про своё первое замужество, а Костик – историю его последней, печально завершённой любви к столичной девушке Любе.

Их общая на тот момент путеводная звезда сквозь незнакомые кварталы вывела их прямо к пригостиничному скверику.

Они сидели на уединённой скамейке под какими-то неведомыми деревьями и снова он балдел от запаха её волос, от формы её губ, от чуть надтреснутого печального голоса хлебнувшей от судьбы женщины.

– Ну почему ты родилась в Херсоне? – шептал он в промежутках между поцелуями. – Я ведь знаю, мы с тобой больше не увидимся.

– Ты приедешь ко мне.

– А ты меня пустишь?

– Тебя, такого, и не пустить?

– Значит, пустишь? – он расстегнул сафари и поочерёдно целовал её груди.

– Если ты приедешь.

– Чёрт, как ты мне нравишься, мне всё, всё, всё нравится в тебе, всё, кроме имени.