Добрее - стр. 3
– Ну ёлки-палки, какой нерешительный.
– Давайте травяной.
– А вам? – старичок перевёл взгляд на промокшую женщину.
– Любой, без разницы.
– Тоже нерешительная. Как же вы живёте вместе, такие нерешительные.
– А мы и не живём больше. Давайте зелёный, – ответила женщина, всё ещё немного дрожа от холода. – Неплохая у вас коллекция. Любите кукол?
– Люблю и всю жизнь их собираю. А до этого мой отец собирал и его отец. Традиция.
– Сколько с нас? – спросил мужчина.
– 300 000 рублей.
– За две чашки чая?
– Если посчитать по отдельности, то 150 тысяч рублей с вас и столько же с дамы, – сказал старичок. По его лицу нельзя было понять, шутит он, издевается или немного повредился умом.
– Я серьёзно, – сказал мужчина и посмотрел строже.
– А почему вы всё измеряете в деньгах? Можем, кстати, посчитать, сколько я вам задолжал за разговор. – Старичок налил две чашки чаю.
– Я вас не понимаю.
– Этот человек думает, что не всё в жизни требует подсчёта, – пояснила женщина, подошла к стойке и осторожно взяла чашку. – Ух, горячая.
– Пара нерешительных вспоминает былое, – хитро щурясь, сказал старичок. – Ну раз на улице ливень, а народу больше нет, располагайтесь в моём театре поудобнее. Только сегодня и только для вас – мой лучший спектакль.
– А вы тут один? – спросила женщина.
– Конечно, нет. Нас 112. Вместе с вами получается 114.
– Своих кукол считает, – сказал мужчина, обращаясь к спутнице. – Спасибо, мы сейчас допьём чай и покинем вас.
– Я хочу остаться, – возразила женщина.
– Да хоть поселись тут, – ответил мужчина, начиная нервничать.
– Что, торопишься к жене под крылышко?
– Замолчи.
– Она уже начала волноваться. А милые детки, наверное, потеряли папку и сейчас плачут.
– Ты закроешь рот или нет?
– А то что?
– А то я за себя не отвечаю.
– За кого ты вообще отвечаешь? Может, за меня? Так я всё время одна. Занимаю в твоей жизни двадцать пятое место в последнем ряду. На сцене показывают спектакль про счастливую семью, а я как зритель в зале комментирую невпопад, кричу, ругаюсь. Тебе не хватает мужества вывести меня из своего погорелого театра, потому что ты трусишка, двуличный бесхребетный хомяк.
Она бросила чашку в его лицо. Он размахнулся и хотел её ударить, но что-то помешало. От руки мужчины вверх тянулась тонкая, едва заметная леска. Он поднял глаза. Под потолком, паря в пустоте, подобно чеширскому коту, болтался старичок. Правда, теперь он будто подрос и продолжал увеличиваться, занимая всё больше места.
Левая рука старичка цепко держала пучок лесок, привязанных к ногам и рукам его гостей. Одно лёгкое движение – и они послушно дёргались, качали головами и подпрыгивали.