До свидания, Сима - стр. 17
– Этому фанту приказываю, – хитренько оглядываясь на нас, уже на следующий день придумывала козни Сима, – залезть под стол и поцеловать Лизку в тапочки. А этому фанту – приложить ухо к животу Василия Геннадьевича и показать всем, как там булькает. Этому – подстричь ногти и вымыться (наугад бьет, но, конечно же, в меня). Этому фанту – съесть с торта все до последней вишенки. Этому, нет, точнее, этого – положить на покрывало и всем вместе качать в воздухе. А последнему фанту выдавить прыщ на носу Алика. Итак, давайте начнем с последнего.
И зачем ей все эти подлости? Слава богу, прыщ свой я сам себе выдавил. Лизку качали в покрывале. Сама Серафима получила сочные алкогольные вишенки. И не удивительно – я давно подозревал ее в связях с нечистыми силами. Мама обязалась чуть позже вымыться: «Я уже сегодня мылась, к вашему сведению, но в пример некоторым повторю это с удовольствием». И чего они ко мне привязались? Папа вытянул самый сложный фант – ему предстояло прикладывать ухо к собственному животу, но умный мой отец сходил за стетоскопом, послушал и, явно преувеличивая, воспроизвел губами свое брюшное урчание. Бабушка целовала тапочки. Моя злобная тетушка хохотала до умопомрачения над каждым фантом, ей подхихикивала Лизка, а папа с мамой только смущенно переглядывались и хмыкали.
Сима вообще была на редкость оживленная этим вечером и легко превратила его в праздник. Я как заколдованный все это время на нее пялился – лицо чистое и красивое, с нежным, хотя и поддельным, выражением умных глаз. И все в ней было по отношению ко мне какое-то любезно-лживое. Это было странное ощущение. Словно она забылась и на один этот вечер в меня втюрилась. Она обращала на меня невероятно много внимания. Обычно в присутствии других людей я для нее просто не существовал.
Все уже разбрелись отдыхать по комнатам, но праздник еще продолжается, точнее, приходилось что-то выдумывать, чтобы он не захлебнулся и не перетек в обыденный отходняк. Знаете, нет ничего хуже гильотины послепразднества. Как правило, она неминуемо надвигается с уборкой, и потом в доме водворяется угрюмая тишина. И в этой тиши обычно произносятся какие-нибудь плоскости, вроде «хорошо посидели».
Мне нужна была какая-то приманка для Симиного внимания, и я начал перебирать свои сокровища. Тут-то я и решил показать ей свои жемчужно-матовые пакетики с бесконечно нежным округлым содержимым. Зажав их в кулаке, я отправился на кухню, где она только что покончила с грязными тарелками.
– Сима, смотри, что у меня есть.
Она, поперхнувшись, задержала во рту глоток воды и резко поставила стакан, затанцевавший на каменной поверхности между плитой и раковиной.