Дни одиночества - стр. 7
Мне никак не удавалось успокоиться. Неужели Марио мог бросить меня вот так, без предупреждения? Подобная внезапная утрата интереса ко мне казалась нелогичной. Это же все равно что годами поливать растение, а потом оставить его погибать от палящего зноя. Я никак не могла взять в толк, как это он сам, один, решил, что мне больше не нужно его внимание. Всего‐то два года назад я сказала ему, что хочу вернуться к привычному графику и найти работу, чтобы проводить хоть немного времени вне дома. Я подыскала место в небольшом издательстве, оно было мне по душе, но Марио убедил меня отказаться от этой затеи. Я пробовала втолковать ему, что хочу зарабатывать самостоятельно – пусть даже немного, совсем немного, – однако он меня отговорил, сказал, что худшее уже позади, что мы ни в чем не нуждаемся и что я могу, к примеру, опять заняться сочинительством. Я его послушала и уволилась, проработав всего несколько месяцев. И даже впервые в жизни наняла женщину для помощи по дому. Но с писательством не клеилось, я только зря тратила время на сумбурные и амбициозные попытки создать что‐то стоящее. Мне было неудобно перед помощницей, наводившей порядок в моей квартире. Это была русская гордячка, отнюдь не расположенная выслушивать упреки и замечания. От ничегонеделания, от недостатка общения и от неудач с писательством мои юношеские творческие порывы истерлись, словно старая ткань. Я уволила домработницу, мне было неприятно видеть, как она тяжко трудится за меня – за ту, которая все равно не способна целиком отдаться радости творчества. Поэтому я снова стала заниматься домом, заботиться о детях и Марио, словно убеждая себя, что это и есть мой удел. И чем же он мне отплатил?! Мой муж нашел себе другую женщину; слезы подступили совсем близко, но я не заплакала. Нужно выглядеть сильной, нужно быть сильной! Я должна не упасть в собственных глазах. Только поставив перед собой эту цель, я смогу выжить.
Спустив наконец Отто с поводка, я, дрожа от холода, села на скамейку. Мне пришли на ум несколько слов из той самой книги моей юности: я чиста я верна я всегда играю честно. Нет, сказала я себе, это слова потерпевшего крушение. Я должна запомнить, что для начала следует расставить запятые. Тот, кто говорит так, уже перешел черту, он нуждается в самовосхвалении и находится всего в шаге от поражения. И еще: этих женщин возбуждает длинный мужской член, так что в своих фантазиях они доходят бог знает до чего. Будучи девчонкой, я любила непристойности, они приближали меня к миру мужчин. Сейчас‐то я понимала, что сквернословие помогает гасить вспышки ярости – конечно, если не терять при этом самоконтроля, а уж его мне не занимать. Я закрыла глаза и, обхватив голову руками, крепко стиснула веки. Новая женщина Марио. Мне она виделась зрелой, с задранной юбкой, в общественном туалете… он лапает ее потные ягодицы и засовывает пальцы ей в задницу, а потом пол становится скользким от спермы. Хватит, довольно! Я открыла глаза и свистнула, подзывая Отто: свистеть меня научил Марио. Прочь, видения, прочь, непристойности, прочь, разбитые горем женщины! Пока Отто рыскал туда-сюда, тщательно выбирая места, чтобы их пометить, все мое тело ныло от сексуального одиночества; я боялась утонуть в презрении к себе и тоске по мужу. Я поднялась, перешла дорогу и снова засвистела, поджидая, когда вернется Отто.