Дни чудес - стр. 5
Итак, вот эпизод, в котором я должна появиться: супружеская пара неврастеников из британского среднего класса 1970-х готовится к приему гостей, новых соседей, с виду невероятно аристократических и респектабельных. Но тут с вечеринки возвращается подвыпившая дочь-подросток – это я, – и родителям приходится спрятать ее в кладовке под лестницей. На мне очень яркое платье из полиэстера, которое топорщится от статического электричества. Пока я пытаюсь пригладить юбку, Салли кивает мне из полутемной кулисы. Сейчас мой выход.
Глубокий вдох.
Чувствую, как у меня глухо колотится сердце, но не хочу даже думать об этом. Имитация дверного звонка – и я выхожу из-за черного занавеса у края сцены. Передо мной ряды кресел со зрителями, заплатившими деньги за то, чтобы их развлекали.
Ох, черт, мне пора!
Первое, что я замечаю, – странное потрескивание в воздухе, что-то вроде разлитого в воздухе напряжения, покалывающего кожу, – то ли энергия ожидающей толпы, то ли электричество от пожароопасного полиэстера, в который я одета. Я стараюсь не обращать на это внимания, сосредоточившись на том, что делаю: хихикаю и сконфуженно пожимаю плечами, когда родители спрашивают, какого черта со мной не так. Потом я, пошатываясь, прохожу мимо Наташи, чей парик лихо съехал на правый глаз, и с нарочитой неуклюжестью приземляюсь на сервировочный столик. С облегчением слышу смешки из зрительного зала, ведь у меня нулевой опыт с алкоголем. В драмкружке нам рассказывали о театральном деятеле Константине Станиславском, который говорил, что хорошая актерская игра основана на «эмоциональных воспоминаниях» актера – нужно вспомнить то, что испытал в жизни. Однако единственное мое эмоциональное воспоминание об алкоголе связано с тем, что я видела, как папа в свой день рождения, когда ему исполнилось тридцать семь, свалился со скамейки в пабе и разбил свою дурацкую голову. Так что я без конца пересматривала сериал «Холлиокс» и разглядывала в Интернете картинки по запросу «пьяные девочки-подростки». Никогда больше не сделаю такой ошибки!
Итак, я на сцене, валяюсь на уродливой мебели. Чтобы привести меня в чувство, Тед с Наташей брызгают мне в лицо водой из вазы. Зрители продолжают хихикать. Весело, все идет хорошо.
Потом краем глаза я замечаю, что папа – или Том, как он известен всем прочим, – наблюдает за мной из-за кулисы. На нем его обычный прикид: черные джинсы, рубашка с галстуком и блейзер. Короткие вихрастые волосы уложены с помощью геля, поблескивающего в свете прожекторов. Мои подруги Дженна и Дейзи говорят, что он похож на стареющую поп-звезду – красавчик, но начал немного полнеть, да и в шевелюре мелькает седина. Как бы то ни было, между нами мало сходства. Судя по фоткам, я больше похожа на маму – тощая, довольно смазливая, серые глаза, высокие скулы, которые выпирают еще больше, если нанести румяна. Да, и немыслимые кудряшки, которые Дженна сравнивает со взрывом на макаронной фабрике. Такая копна на голове очень кстати, если играешь пьяную. Во всяком случае, сейчас на лице у папы знакомое выражение безмерной гордости, смешанной с одобрением, и к этому я давно успела привыкнуть. Вот еще одно, что говорят о нем мои подруги: он не похож на других отцов, потому что у него всегда довольный вид. И он способен отвлечься от спортивной трансляции, чтобы выслушать их. Он сопереживает. Очевидно, подобные качества редко встречаются у отцов, и от этого мне грустно.