Дневной поезд, или Все ангелы были людьми - стр. 77
– Откуда он знал про встречу?
– Видимо, таким людям дано свыше чуть больше, чем нам.
– Ах, эти прозорливцы! Того и гляди на такого напорешься…
– Вот вы, отец, и напоролись, как на острый гвоздь, и поранились. Вон даже слегли из-за этого. Может, он и вам являлся?
– Все тебе расскажи! Не являлся он мне.
– А если по правде?
– Явился однажды… в зеркале. Ха-ха-ха!
– Это как понимать?
– А так и понимай, что, подстригая однажды бороду перед зеркалом, я так себе и сказал: «А ведь ты, отец, вылитый Брунетто Латини, флорентийский гуманист и безбожник. И к тому же мальчиков любишь, как однажды писатель Сологуб, автор “Мелкого беса” и сам изрядный бес, сказал писателю Бунину: “А вы, наверное, мальчиков любите”». Ха-ха! Хе-хе-хе! – Отец Анатолий затрясся от смеха.
– Ну вот и объяснились мы с вами. – Николай встал, закинул за спину рюкзак и тычком двух пальцев придвинул к переносице круглые очки. – Бывайте…
– А навестить больного? – спросил духовник без всякой надежды, поправил подрясник и тоже встал, как солдат встает в строй, поправляя под ремнем гимнастерку. – Впрочем, будем считать, что уже навестил. И ты бывай. Лишь один вопрос напоследок. Как он выглядел?
– Кто именно?
– Ну он, он, твой Брунетто, который в кресле за ширмой?
– Так он за ширмой, вы сами сказали.
– И не предстал пред тобою во всей красе?
– Во всей красе не предстал, а так… в пиджаке…
– Что ж, они умеют менять облики…
– Умеют, – сказал Николай так, словно это было последнее, в чем он позволил себе согласиться с отцом Анатолием.
– Ты часом не в буддизм теперь намылился? А то в Ленинграде мода такая пошла. Все в буддистов перекрашиваются. С ума посходили…
Николай хотел было что-то ответить, но промолчал, чтобы не сказать лишнего. А отец Анатолий во второй раз не спросил, дабы лишнего не спрашивать.
На том они и расстались.
Тонкость психологическая
– Николаша! Голубчик мой! Приехал! Дай-ка посмотрю на тебя!
– Как видите, приехал, Владимир Жанболатович.
– Студенты про Владимира уж и забыли и меня величают теперь Жан-Жак, как Руссо. Надеются, что я прощу им незнание «Исповеди» и «Новой Элоизы». – Новоиспеченный Жан-Жак нашел повод себя упрекнуть в слабости (сладости), с которой безуспешно боролся. – Впрочем, я, как всегда, слишком занят собой. Прости, ради бога. Давай о тебе. Стало быть, ты прибыл в родные места.
– И не только прибыл, – Николай был рад вставить словечко, – но успел уже купить на Невском книжку о Есенине…
– Ну-ка, ну-ка, покажи… – Жан-Жак изобразил не слишком искренний интерес.
Николай снял рюкзак, расстегнул кармашек и достал книгу, которая едва в нем помещалась.