Дневной поезд, или Все ангелы были людьми - стр. 74
– Не с гитарой, а с чашей пепла в особой капсуле, – сказал он тихо, как бы про себя, а затем спросил уже громче: – А как вы узнали, что я приеду и что буду здесь?
– Где ж тебе еще быть! Только здесь, возле «Англетера», и на Невском. Но я побоялся, что на Невском мы с тобой разминемся, и решил здесь дожидаться.
– Но как вы узнали-то?
Отец Анатолий подумал, подумал и сказал честно и откровенно:
– Из твоих писем.
– Я ж вам не писал.
– Не писал, хотя и мог бы письмишком порадовать. А то убег в Москву – и ни слова. Молчок. А ведь я все-таки твой духовный отец. Наставник и советчик. – Отец Анатолий пожевывал губами, стараясь не показывать зубов: передний был у него выбит и тем самым нарушалось благообразие его внешнего облика. – Зато брату моему ты писал. Я тебе раньше не говорил – ты уж прости, но Жан-Владимир ведь мой брат. У нас и отчества одинаковые, хотя мы не единоутробные, а единокровные, от разных жен то бишь.
– Владимир Жанболатович ваш брат?! – спросил Николай на едином выдохе.
– Брат, брат – соизволением Божиим.
– И он вам мои письма показывал?
– Показывал.
– И вы их читали?
– Все до единого. И читал, и перечитывал, и даже кое-какие выписки себе делал. Поэтому все о тебе знаю. И не надо было тебе от меня бегать. Сидел бы здесь, в Питере, у меня под боком. – Отец Анатолий глубоко вздохнул и на выдохе уронил перед собой худые плети рук, словно высказав все, о чем долгое время сказать не решался. – Ну вот, во всем тебе признался, словно ты теперь мой духовник. И на душе легче стало, а то ведь ноет, ноет душа, гудит, как растревоженный пчелиный улей. Теперь и ты признавайся – тебе тоже полегчает.
– В чем? – спросил Николай не оттого, что чего-то не понимал, а потому, что все понимал слишком хорошо.
– А ты не догадываешься?
– Может, и догадываюсь, но вы все равно скажите.
– Сказать, сказать… – Он как-то странно завертелся на месте, обматывая вокруг ног полы подрясника. – Не так-то это легко – сказать-то…
– А вы попробуйте…
– Ну изволь, изволь, раз ты просишь. Почему ты, раб Божий, тогда не пришел? И вообще после этого сбежал в Москву? Чем она лучше, Москва-то?
– Когда это – тогда?
– Ну в тот самый день… судьбоносный… осенью.
– Потому что мне явился и меня остерег один человек.
– Кто ж это? Кто? Назови.
– Если я назову, вы не поверите.
– Считай, что уже поверил.
– Сэр Брунетто Латини, – произнес Николай и сам испугался своей смелости.
– Это кто ж такой? Иностранец? – Отец Анатолий что-то неладное заподозрил.
– Один из ранних флорентийских гуманистов, учитель пятнадцатилетнего Данте, коего он чуть было не совратил из-за девичьей нежности, ангельской красоты его лица. А Данте его потом поместил в седьмой круг ада.