Дневниковые записи. Том 1 - стр. 47
15.06
После недолгой болезни скончался в Москве Андрей Владимирович Третьяков.
Начиная эти дневниковые записи, я знал, что в силу своей житейской неорганизованности и периодической чем-либо увлекаемо-сти, вынужден буду писать о конкретных в них событиях с тем или иным отставанием во времени. Через неделю, месяц, а то и больше. Так оно и происходило на самом деле: многие здесь записи сделаны мною по воспоминаниям, так сказать задним числом.
В данном же случае оказался просто на грани некоего полумистического восприятия всего того, что можно связать со смертью и последними месяцами жизни Андрея. Такое ощущение возникло у меня совсем недавно, через полтора года после смерти Андрея, когда я вдруг спохватился и установил, что в моем архиве, в моих записях этого периода не оказалось ни одного слова о Третьякове, ни одного о нем упоминания, ни моего, ни других, не оказалось ни одного из наших с ним писем, датированных 2000-м годом. А ведь, знаю, – они были и мои и его, причем мои компьютерные, а его рукописные. И вдруг ни одного – ни в компьютере, ни в связке писем. Все письма за 98 – 99 годы, в том числе, мое последнее от 12.12.99 года есть, а за 2000-й год – ни одного. Точно какая-то мистика.
Столько переживаний и разговоров всю первую половину 2000-го года, с момента известия о его болезни, сколько затем последующих устных воспоминаний, даже одно сборище его бывших приятелей-свердловчан в первую годовщину со дня смерти, – и ни одной о том строчки, ни одного слова. Не подстроено ли все это судьбой, чтобы сохранить в памяти светлый образ этого человека, всегда жизнерадостного оптимиста, и устроить специально все так, чтобы ни что, затверженное в писаном слове, не напоминало о печальном его конце? Разве только одна эта запись.
30.07
«Марк, дорогой, здравствуй! Получил твое письмо с книжкой через два часа после того, как опустил в почтовый ящик свое. Естественно, в последнем надо слова об «обиде на тебя» заменить на «благодарность за книжку», поскольку ты послал мне ее ранее сочиненной мной реакции на события тех дней.
Твое письмо меня расстроило: и тем, что тебе уже 76 (и самому мне лишь чуть меньше); и тем, что с глазами у тебя плохо; и что вместо того, чтобы немедленно броситься их лечить (а знающие люди говорят, это нужно делать возможно раньше, и так недавно поступил мой брат), ты продолжаешь напряженно работать (будто у нас с тобой еще по одной жизни) и намерен отложить операцию на конец года; и вообще тем, что, будучи неплохими аналитиками, ни ты, ни я, кажется, не понимаем элементарных проблем, когда они касаются нас лично. А ведь жизнь одна и ее надо постараться закончить, испытав все прелести. В том числе и свободу от «обязаловки» куда-то бежать, чего-то исполнять. Я прицепил тут себя, вспомнив, что и сам пребываю в аналогичной ситуации и таскаю в кармане уже пять месяцев направление своего терапевта на обследование и замер каких-то не понравившихся ей моих параметров.