Дневники - стр. 84

Вот Керенский – другое дело. Но он один.

Родзянки нет. Между тем, если говорить не по существу уже, а в смысле «имен», имя Родзянки, ровно столь же «не пользующееся доверием демократии», сколько имена Милюкова и Гучкова.

Все это поневоле приводит в смущение. В сомнение насчет будущего…

Но не будем гадать ни о чем; слава Богу, первый кризис разрешен.

Вернувшись из Думы, Пети́ подтвердил имена и факт образования кабинета.

Вечером разные вести о подходящих будто бы правительственных войсках. Здешние не трусят: «Придут – будут наши». Да какие, в самом деле, войска? Отрекся уже царь или не отрекся?

На кухне наш «герой» – матрос Ваня Пугачев. Страшно действует. Он уже в Совете – депутатом. Пришел прямо из Думы. Говорит охрипшим голосом. Чуть выпил. В упоении, но рассказывает очень толково, как их смутил сегодня Приказ № 1.

– Это тонкие люди иначе поняли бы. А мы прямо поняли. Обезоруживай офицеров. Кузьмин расплакался.

А есть у нас капитан II ранга Лялин – тот отец родной. Поехали мы в автомобиле, он говорит: вот адъютанта Саблина – убивайте. Он вам враг, а вот Ден, хоть и фамилия не русская, друг вам. Вы много сделали. Крови мало пролито. Во Франции сколько крови пролили…

Потом продолжает:

– Сейчас в Думе у меня товарищи просили, чтоб левый депутат удостоверил, что Учредительное собрание будет и что верит новому правительству. Я прямо к Керенскому, а он шепотом говорит. Я к Суханову – и тот только рукой машет. Прислали нам Стеклова, стал говорить – и в обморок упал. Уж устал очень.

Поздно ночью – такие, наконец, вести, определенные: Николай подписал отречение на станции Дно в пользу Алексея, регентом Михаил Александрович. Что же теперь будет с законниками? Ведь главное, что сегодня примирило, вероятно, левых и с «именами», это – что решено Учредительное собрание. Что же это будет за Учредительное собрание при учрежденной монархии и регентстве?

Не понимаю.

3 марта, пятница

Утром – тишина. Никаких даже листков. Мимо окон толпа рабочих, предшествуемая казаками. С громадным красным знаменем на двух древках: «Да здравствует социалистическая республика». Пение. Затем все опять тихо.

Наша домашняя демократия грубо, но верно определяет положение: «Рабочие Михаила Александровича не хотят, оттого и манифест не выходит».

Царь, оказывается, отрекся и за себя, и за Алексея («Мне тяжело расставаться с сыном») в пользу Михаила Александровича. Когда сегодня днем нам сказали, что новый кабинет на это согласился (и Керенский?), что Михаил будет «пешкой» и т. д., – мы не очень поверили. Помимо того, что это плохо, ибо около Романовых завьется сильная черносотенная партия, подпираемая церковью, – это представляется невозможным при общей ситуации данного момента. Само в себе абсурдным, неосуществимым.