Дневники: 1925–1930 - стр. 9
Сегодня вечером в наш подвал заходили Марджори49 и ее Том50, оба счастливые, по словам Л., и действительно, я считаю, что она должна наслаждаться всеми своими привилегиями: деньгами, едой, безопасностью, штабелями молодых людей и своим верным Томом, возможностью носить облегающие платья, поздними завтраками и вниманием. К тому же она милое надежное создание, и если бы я хотела кого-то видеть, то осмелюсь предположить, что это была бы она.
Все, чего мы хотим сейчас, так это ни с кем не видеться. Завтра я куплю новое платье. Здесь я замечаю, что становлюсь нервной и дерганой, а совесть велит читать мистера Ринга Ларднера, чтобы заработать свои 50 гиней51.
20 апреля, понедельник.
Счастье – это иметь маленькую ниточку, на которую будут нанизываться вещи. Например, пойти к портнихе на Джадд-стрит или, скорее, подумать о платье, которое я бы могла заказать у нее, и представить, что оно уже сшито, – это и есть ниточка, которую как будто опускаешь в сундук с сокровищами, а достаешь с уже нанизанным жемчугом. Бедняжка Мерфи в смятении из-за вспыльчивости и резкости Леонарда – оба эти эпитета он, разумеется, отрицает. У нее нет ни драгоценной ниточки, ни сокровищницы; для нее вещи не нанизываются и не соединяются в очаровательные бусы, которые и есть счастье. А вот мои дни, скорее всего, будут наполнены им. Мне нравится эта лондонская жизнь в начале лета – прогулки по улицам и площадям, – а потом, если мои книги (забываю рассказать про памфлет52 Л.) будут иметь успех, если мы сможем начать ремонт в Монкс-хаусе, и установить для Нелли радио, и поселить Скитсов [неизвестные] в коттедже Шанкса53, и если, если, если… Что будет, так это интенсивное удовольствие, периодически сменяемое глубоким унынием. Плохие отзывы, не стоящие внимания, а потом вдруг восхитительный взрыв аплодисментов. Но на самом деле мне лишь хочется отдать £3 за пару сапог на резиновой подошве и гулять в них за городом по воскресеньям.
Если говорить о моем нынешнем душевном состоянии, есть только одна вещь, которая не подлежит обсуждению, – я наконец-то нашла свою нефтяную скважину, но не могу писать достаточно быстро, чтобы заставить ее бить ключом. Сейчас во мне бурлят по меньшей мере шесть рассказов, и теперь я чувствую, что готова облечь свои мысли в слова. Есть еще, конечно, множество препятствий, но я никогда прежде не чувствовала такого напора и спешки. Я верю, что могу писать быстрее, если писать значит выплескивать фразы на бумагу, а потом печатать их и перепечатывать – переделывать; писательский процесс сейчас напоминает скорее широкие мазки кистью, а пустое пространство я заполню потом. Неужели я могу стать интересной – не скажу великой, но известной – писательницей? Странно, но при всем моем тщеславии я до сих пор не очень-то верила в свои романы и не считала, что смогу в них выразить себя.