Дневники: 1925–1930 - стр. 14

Вчера вечером у нас были Морган91 и Брейс92; Морган умолял Леонарда приехать в гости; я хотела добавить, что его прооперировали из-за перелома кости запястья, но сейчас…

14 мая, четверг.

Первый день лета, распускаются листья, и Тависток-сквер почти вся в зелени. Ох, как, должно быть, хорошо за городом, где некоторые из моих друзей к тому же читают сейчас «Миссис Дэллоуэй»93.

Я планировала больше писать о судьбе своих книг. «Обыкновенного читателя» мало покупают, зато много хвалят. Мне было очень приятно открыть сегодня утром «Manchester Guardian94» и почитать мистера Фоссетта95 о мастерстве ВВ – о сочетании блеска и честности с глубиной и эксцентричностью. Вот если бы так написали в «Times», но они мямлят, словно люди, говорящие с набитым ртом. Я ведь рассказывала, что в «Times» мне посвятили почти две невнятные колонки? Но вот что странно: я, признаться, совсем не нервничаю из-за «Миссис Дэллоуэй». С чего бы это? Если честно, мне впервые скучно при мысли о том, как много придется говорить о своих книгах летом. Правда в том, что писать – это глубокое удовольствие, а быть прочитанным – поверхностное. Сегодня я вся на взводе от желания отбросить журналистику и приступить к роману «На маяк». Он будет довольно коротким; нужно полностью раскрыть характер отца и матери, Сент-Айвс, детство и все обычные темы, которые я обычно пытаюсь вместить: жизнь, смерть и т.д. Но в центре будет отец, сидящий в лодке и декламирующий «Поодиночке гибнем мы в клубящихся пучинах тьмы»96. Однако надо повременить. Сначала я должна написать несколько маленьких рассказов, а «На маяк» пускай настаивается и занимает мысли между чаем и ужином, пока не будет готов к написанию.

Вчера был день бесконечной болтовни – с Дезмондом97 после доктора Лейса98, с лордом Оливье99 после Дезмонда, с Джеймсом100 и Дэди в завершение, а у Л. в это время было множество, я забыла сколько, переговоров по поводу издательства и в придачу комитетов. Лига Наций процветает (Иннес101, я имею в виду). Но я хотела описать милого старину Дезмонда, которого я была рада снова увидеть; он протянул мне обе руки, а я усадила его в кресло, и мы проговорили до семи вечера. Он довольно изможденный и постаревший, смутно, я полагаю, чувствующий, что в свои 45 лет у него нет особых достижений, кроме детей, которых он обожает: пишущего Микки102 и Дермода103 с Рэйчел104, играющих на флейте и фортепиано. Все отношения Дезмонда с людьми очень плодотворны, но, как сам он сказал о Хаусмане105, «боже, не дайте ему бросить зерновую биржу106