Дневники: 1920–1924 - стр. 13

. Люди, не обладающие ни гениальностью, ни хитростью, похоже, воспринимают все просто и здраво, поэтому меня, причисляющей себя к выдающимся, это смущает. Нет в них, кажется, ни напряжения, ни самовосхваления, и блеском их тоже не обмануть. Остальное мне придется опустить, так как нужно еще прочесть шесть биографий для Дезмонда. Письмо от мистера Аскью [неизвестный] из Стаффордшира о романе «День и ночь» приятное, но как-то это странно – нравиться низшим классам.

4 февраля, среда.

Лучше бы я, а не Лотти, заразилась чесоткой от Леонарда; это единственное мое предложение касательно проблемы вшей, которая не покидает наши мысли, портит утро и отравляет спокойствие после чая. По словам Фергюссона87, вши начинают двигаться в своих логовах, когда им тепло. Пока улучшений нет, но, насколько я поняла, инфекции тоже. Какова, однако, сила воображения! Я могу представить и почувствовать зуд в любой точке своей огромной поверхности кожи и начать чесаться. Этим и занимаюсь сейчас.

Каждое утро с полудня до часу я читаю «По морю прочь». Не бралась за него с июля 1913 года. Спроси мое мнение о романе сейчас, я бы ответила, что не знаю – какое-то шутовство в нем и сплошные заплатки на скорую руку; то простота и суровость, то легкомысленная банальность, то божественное откровение, то сила и свобода, о которых можно только мечтать. Бог знает, что с этим делать. Недостатки настолько ужасны, что мои щеки горят от стыда; потом вдруг какой-то поворот предложения, взгляд вперед, и щеки горят уже по другой причине. В целом мне нравится ум молодой женщины. Как доблестно она преодолевает препятствия! Боже мой, какой писательский талант! Я мало чем могу ей помочь и, очевидно, предстану перед потомками автором дешевых острот, умной сатиры и даже довольно грубых вульгаризмов, которые будут мучить меня и на том свете. И все же я понимаю, почему люди предпочитают его роману «День и ночь»; не скажу, что им сильнее восхищаются, но его находят более галантным и вдохновляющим произведением.

Сегодня днем была у мадам Гравэ88 и увидела ее большой новый дом. Маман, бедняжка, с трудом держится. Сажаешь ее на табурет, а она слезает, потом снова хочет сесть; «вы ведь только сидели, маман, но слезли!». Потом она назвала меня жестокой – очень обидно. А во сне ее челюсть отвисает вниз, как у мертвеца. Старческий маразм. С ней говорят просто и даже нежно, пока мы бродим по дому, рассматривая мебель. Мне нравится ее ребячество и неутолимое желание сшить для меня еще одно платье, которое якобы будет готово через неделю, хотя она не может закончить то, когда-то начала.