Дневники 1862–1910 - стр. 113
30 апреля. Те уехали, мы одни, в семье, и это очень приятно. Холод и мороз по ночам. Сидела дома весь день и всё больше одна. И давно я не чувствовала себя в таком обширном пространстве, как сегодня. Просторно в уме, духом свободна, всё понимаю и мысленно облетела необозримое пространство. Бывают дни, когда совершенно обратно: чувствуешь себя тесно, подавленной и точно в заключении. Читала «La vie eternelle» [Анфантена], чудесная книга, не новая. Левочка ездил верхом в Ясенки и получил эту книгу с почты; посылает ее ему Никифоров.
Как дурно, что я молодость жила в таком уединении. Вспоминаю, как всякое ничтожество, вроде переваренного или недоваренного кушанья, принимало большие размеры; как всякое горе было преувеличено; как всё хорошее, не имея сравнений, проходило незаметно; как всякий гость имел особенный интерес; как однообразно, без просыпа, шли дни за днями, не пробуждая ни энергии, ни интереса к чему бы то ни было. Нет, я не создана была для уединения, и это подавило все мои душевные силы.
1 мая. Таня уехала утром в Москву. Илья приезжал, поехал в Тулу по делам раздела. К обеду приехали Давыдов с дочерью и князь Львов. Оба – люди мне очень приятные, и был бы хорошо проведенный день, если б не нездоровье. Катар всех дыхательных путей, ночью лихорадка, и очень как-то тяжко.
Переписывала дневник Левочки, читала «La vie eternelle». Очень хорошо и интересно. После обеда все гуляли, а я часа два играла «Lieder ohne Worte» Мендельсона и сонату Бетховена. Как всегда досадно, что плохо играю, иногда просто учиться хочется, чтоб овладеть музыкой.
Левочка ходил встречать Давыдова. Он всё ходит и пишет статью [ «Царство Божие внутри вас»]. За чаем был разговор о воспитании. Мне не хочется отдавать детей в гимназию, но я не вижу другого исхода и вообще не знаю, что делать. Одна я их не сумею образовать, а Левочка всю жизнь очень хорошо обо всем рассуждает, но ровно ничего (в этой области) не делает. Приехал какой-то господин с письмом Орлова и сейчас уезжает.
Стало теплее, все приносят свежие, светлые фиалки. Ели сморчки, соловей поет, и туго распускается лист. Весна вообще не веселая, медленная, ленивая и холодная. Как симпатичен Давыдов своей тонкостью чувств!
15 мая. Опять давно не писала журнала, и опять было много событий. Приезжала 2 или 3 мая Урусова (урожденная Мальцева) с двумя старшими дочерями Мэри и Ирой. Их присутствие так страшно болезненно напомнило мне самого князя Урусова, что я не могла отделаться от этого чувства. Сидя за обедом, я всё видела его, сидящим против меня, около Левочки, или возле меня, и просившего, когда мы ждали приезда его семьи: «Вы будете их любить, графиня, не правда ли? Вы будете любить мою