Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург - стр. 21
– Молния в вашу супругу не попала бы по другой причине! – восторженно воскликнул интендант Горнов. – Ваша супруга само совершенство, и потому молния ее непременно бы пощадила!
– Чтоб дать нам, гусарам, лицезреть такую красоту! – поддакнул штабс-капитан Щеглов и игриво подкрутил ус.
«Вид поручика Тонкорукова»
– А что ж, в папеньку моего бы попала? – удивилась Елена Николаевна. – Ведь его зовут Николай! Ведь его имя начинается с согласной?!
– И в папеньку вашего не попала бы, дай Бог ему здоровья! – воскликнул Щеглов. – Ведь благодаря вашему папеньке мы и можем вами любоваться! Боже упаси, чтоб в него попала молния!
– Но позвольте, господа, как же молния может распознавать буквы? – снова удивилась Елена Николаевна.
Тут же завязалась дискуссия – может ли молния распознавать букву, с которой начинается имя дозорного, или это всего лишь фантазия предводителя. Я заметил, что на каланчу следовало бы ставить в дозор какую-нибудь Евдокию, поскольку ее в отличие от Агапки уж никак в Нюшеньку не переименуешь.
Все гусары расхохотались, рассмеялась с ними за компанию и Елена Николаевна. И удивительное дело – на этот раз она даже улыбнулась мне. Ее супруг это заметил, и на щеках его выступил румянец досады. Он понял, что его план – представить меня чудовищем – затрещал по швам. Более того, он понял, что его жена даже заинтересовалась мною. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь женщины обычно предпочитают скучным и правильным господам других. Даже если эти другие похожи на монстров.
– А еще у нас есть и другая достопримечательность! – воскликнул кто-то из гусаров. – А именно кузнечиха Ганна! Она…
– Кха, кха, кха, – сказал штабс-капитан Щеглов.
Гусар понял, что сболтнул лишнее при даме, и обеими ладонями быстро закрыл себе рот. Все разом посмотрели на меня и опустили глаза. Быстро глянула на меня и Елена Николаевна. Я понял, что Тонкоруков рассказал ей даже и про мою баталию с кузнечихой. В комнате повисло тягостное молчание. Даже и вилки перестали звякать, точно все внезапно увидели, что на столе среди блюд лежит какой-нибудь дохлый енот.
– А что, правду ли говорят, что эта самая Ганна уродлива? – вдруг нарушила тишину Елена Николаевна и насмешливо посмотрела мне в глаза.
Гусары только запыхтели, никто не решался заговорить на такую скользкую тему. Тогда я встал и сказал:
– Ганна прекрасна!
– Даже так? – удивилась Елена Николаевна. – Однако я слышала другое…
– Тот, кто сказал вам другое, ничего не понимает в женщинах и не умеет по-настоящему ценить их, – сказал я.
Тонкоруков понял, в чей огород я бросил камешек, и покраснел еще пуще.