Размер шрифта
-
+

Дневник Евы Хейман - стр. 9

, на которую все время нужно сдавать деньги. Аги говорит, Гитлер – это дьявол, а все, кто с ним, приспешники дьявола. Аги вправду все время говорит о политике, я даже не понимаю: она так болеет за англичан, а сама говорит, что англичане и за Гитлера в ответе, потому что Гитлер – это бешеная собака, а англичане – живодеры, и все же они позволили бешеной собаке гулять на свободе, вот она и покусала всех. А сама прямо рвется слушать английское радио, да и меня собирается выдать замуж за англичанина-арийца, причем наверняка за такого, который не в ответе за Гитлера. Сейчас я сообразила, что об этом тоже надо спросит дядю Белу, потому что я все-таки не совсем понимаю Аги. В общем, милый мой Дневничок, ты тогда уже был у меня, а значит, ты тоже знаешь, что ничего нельзя было поделать, и Юсти ушла от нас к семье Порослаи. Я тогда два дня и две ночи ревела. Даже в школу не пошла. Аги приехала и тоже плакала, и бабушка плакала, и даже дедушка. В конце концов Аги стала меня утешать, сказала: главное, чтобы мы остались живы, она все время это повторяла, и еще говорила, что тогда Юсти сразу к нам вернется, а пока нужно потерпеть. Она вот, Аги, терпит же без дяди Белы, хотя там, на Украине, куда страшнее, там офицеры мучают дядю Белу, а Юсти у Порослаи никто мучить не станет. Аги тогда все время к нам приезжала, оставалась с пятницы до воскресенья, уезжала ночью, потому что, пока дяди Белы нет, она служила в Пеште, в какой-то конторе. С тех пор я сильно скучаю по Аги. Когда война кончится, мы с Юсти поедем в Пешт, к Аги, у них тогда будет жилье, и деньги будут, потому что для газетчиков уже не будет еврейских законов. Мама Анико, тетя Бора, говорит, что после войны дядя Бела даже министром может стать, и тогда у нас вправду будет красивая квартира в Пеште, и машина будет. Правда, Аги, мне кажется, не хочет, чтобы дядя Бела стал министром, она хочет, чтобы он опять писал всякие передовые статьи и книги, Аги считает, в том, чтобы быть министром, ничего хорошего нет, потому что человеку нужна не власть, а спокойная жизнь. Но спокойная жизнь наступит, только когда умрет Гитлер, но в киножурнале я видела, он очень даже хорошо выглядит, вряд ли он умрет так скоро! Бабушка Луйза считает, что его убьют, но когда, этого она тоже не знает.

26 февраля 1944 года

Милый мой Дневничок, Аги все еще в санатории, она, наверно, все-таки очень больна, только мне этого не говорят. Правда, теперь она даже письма мне пишет! А со мной, Дневничок, случилось что-то необычное. Я едва смею тебе в этом признаться – кажется, я влюбилась. Я даже имя тебе напишу: зовут его Пишта Вадаш. Он об этом не знает, потому что он взрослый, уже два с лишним года как получил аттестат зрелости, но в университет поступить не получилось, потому что он еврей, так что он работает в текстильном заведении у своего дяди, Енё Вадаш и Ко. Бабушка обычно покупает у них ткани, потому я его и знаю. По дороге в школу я часто вижу, как он открывает лавку. Я с ним еще не разговаривала, но, например, сегодня утром он очень приветливо на меня посмотрел. И сказал: привет, Ева. А я ответила: привет, Пишта. Бабушка меня за это отругала бы, она считает, что к парням я должна обращаться на «вы», а на «ты» – только к девушкам. А для Аги – все равно, в Пеште и парни, и девушки друг к другу все на «ты» обращаются, а я после войны стану девушкой и буду жить в Пеште. До сих пор я, когда думала об этом, очень радовалась, потому что мне нравится в Пеште. Я туда часто ездила, и с Аги мы там много гуляли. Никогда не забуду, как мы с ней были в английском парке и Аги всего боялась, особенно американских горок, но все-таки тоже со мной прокатилась, потому что хотела мне угодить. А на качелях ей чуть плохо не стало, она вся побледнела; зато в зоопарке радовалась так же, как я. Ходили мы и в оперу, в детский театр, гуляли по удивительному острову Маргит. А самым огромным счастьем для меня было, когда мы бродили по Пешту втроем: я, Аги и Юсти. Аги теперь с таким восхищением говорит о Юсти: ведь та была у нее гувернанткой, когда я еще не родилась. В Пеште мы любили играть, будто Аги – моя старшая сестра, а Юсти – наша гувернантка. В то время Аги была очень веселая, а после того, как дядю Белу отправили на Украину, совсем изменилась. Иногда – правда, редко, – когда от дяди Белы приходит письмо, с оказией или пускай по полевой почте, она становится такой же, какой была раньше. Но если она сама мне пишет, то кажется, что ей очень весело, а по телефону голос у нее совсем другой. Она говорит, теперь уже и бомбардировок можно ждать, я их ужасно боюсь, а папа считает, Варад вряд ли будут бомбить: чего ради его бомбить-то! Пешт, к сожалению, будут; так что главное, чтобы Аги и дядя Бела к тому времени были уже здесь, в Вараде. Да, Дневничок, я так давно уже не видела дядю Белу. Летом будет два года. В последний раз они приезжали летом, и тогда все так хорошо начиналось. В первый же день мы с Аги пошли на пляж; правда, я очень злилась на ее подруг, потому что они все время вертелись рядом, спрашивали, как там, в Пеште, верно ли, что Каллаи

Страница 9