Дневник - стр. 8
– Ну и здорово же тот осадил бабу, – бормотал Тихий, оглядываясь назад.
– Кого? – спросил Половинка.
– Да знаешь того рыжего поручика, что с женой, – иду я вчера по улице, а он – эй, нижний чин[16], почему чести не отдаешь, под арест захотел!.. А сегодня его самого не пускают с бабой, – фыркнул Тихий. – По-моему, всех баб бросить к чертовой матери, – добавил он и сплюнул. – А то таскают…
– Нижним чином обозвал, – осведомился сосед справа от меня в заячьей капелюхе[17] с саквояжем в руке, – и вы ничего?
– А што ж?! – удивился Тихий.
– Хм! – фыркнул сосед в капелюхе. – Да я его в морду бы!..
– Кого?! Ахвицера? – удивился Тихий.
– А то ж ково? – усмехнулся «капелюха». – Мало ли мы их перебили!.. – добавил он и покосился на меня.
«Вот тебе и раз, – подумал я, – вот так рота, куда я попал, – здесь такие речи, а когда дойдет до дела, что то будет – посмотрим, что дальше будет». Недаром Митя В…, удравши с фронта, ругал Добровольческую армию и говорил, что жестоко разочаровался в ней и ни за какие коврижки он не вернется к ней.
– Смирно! – раздался голос фельдфебеля.
– Напраааа-во! – На плечо! – Шагом марш!
Обходим повозки. Толпимся на узком тротуаре, держась за мокрые доски забора, чтобы не упасть в грязь, и наконец выходим на широкое шоссе. Уже окраина города. Наш 1-й батальон громадный, более тысячи человек, наша 2-я рота 280 человек. Идем в ногу, какая-то баба вышла за калитку, крестит нас и плачет. Выходим в поле. Легкий ветерок. Уже рассвело. Прощай, Бахмут! Когда-то я тебя увижу снова. Увижу ли?
Зайцево. 12 декабря ст. ст. Вот уже четвертый день идем. Грязь невылазно. Грязны все, как свиньи. Сделали от Бахмута верст[18] семьдесят. Ноги у меня страшно натерты, так, что больно разуваться. Портянки прилипают к натертым местам, страшно больно. У Тихого тоже – это просто мука. Особенно если приходится идти по густой грязи. Сапог задерживается, нога движется в сапоге, и раны болят. Сегодня делаем дневку. Пообедали суп, в котором горошина горошину догоняет с дубиной, – смеялись солдаты. Лежим в теплой хате мужика на соломе, как свиньи. Я пользуюсь отдыхом, пишу дневник. Тихий все спрашивает, что я пишу, и, узнав, что дневник, и увидев в нем рисунки, просит срисовать его. Делать нечего, рисую.
Горловка. 13 декабря ст. ст. Сегодня вечером пришли в Горловку. Людей осталось в роте ¾ всего состава, остальные разбежались, но все-таки рота большая, человек до 200 будет. Остановились у одного еврея. Жид боится, наверное, чтобы его не ограбили, и всячески заискивает, поддакивает и расхваливает нашу армию. Дал нам простыни, подушки. Сам с семьей спал где-то в стороне, а нам предоставил спальни и столовую. Тихий, Половинка и другие прямо в сапогах полезли на одеяла и затеяли борьбу на мягких перинах. Я спал в столовой на кушетке. Первый раз за две недели спал на подушке и простыне. Сменил белье. К нам примазался какой-то солдат с фронта, очевидно дезертир. Он говорит, что армия наша разбита и отступает и что кадетам, очевидно, конец.