Дневная битва - стр. 110
Инэвера приуныла, а невеста сдвинула панель, уничтожая ее работу, и взяла палочку.
– Начнем с сифонной метки. Это – клыки демона. – Кева нанесла на песок две кривые отметины, а Инэвера склонилась и пристально всмотрелась. – Они соседствуют с каждой меткой или скрываются в ней, притягивают в символ магию. Окончательную форму этой силе придают очертания метки.
Она продолжила рисовать, держа палочку за дальний конец.
– Посмотри, каким прямым остается мое запястье. Я двигаю кисточку плечом, а не кистью. Самые сильные метки получаются, когда рисуешь их непрерывной линией, а это нельзя сделать одним запястьем.
Кева быстро нарисовала сифон, и Инэвера поняла, насколько слабой оказалась ее память. Она покраснела от стыда, но Кева ничего не заметила, разровняла песок и вернула ей палочку.
– Еще раз.
Инэвера повиновалась, но держать палочку, как показала Кева, было неудобно, и во второй раз метки получились даже хуже.
Кева снова стерла рисунок. Ее глаза не выражали ничего.
Когда Инэвера вернулась в Каземат, рука у нее ныла от палочки, а мочевой пузырь готовился лопнуть. Ее одежда еще была запятнана кровью шарума.
Но все это воспринималось как бы издалека, она без труда игнорировала телесный дискомфорт. Мелан и Асави оказались заняты, и Инэвера в конце концов смогла помочиться и выкупаться.
Нашлись ароматические масла и мыльные брикеты, инструменты для ухода за ногтями и шершавые камни для очистки кожи. Девушки демонстративно проигнорировали ее, когда она взяла бритву и завершила работу, которую они начали накануне, – сбрила с головы последние клочья волос и довела ее до абсолютной гладкости. На ощупь кожа показалась чужой.
Но если тело расслабилось, то сознание Инэверы выворачивалось наизнанку. Все, что она знала и во что верила, либо отпало, либо предстало ложью. Ничто не имело смысла. Ничто не выглядело важным.
За обедом Инэвере чудилось, будто она вышла из самой себя. Она смутно осознавала свое тело. Прислуживая дама’тинг, бросалась к ним по первому знаку, а после с той же скоростью исчезала. Забавно, но женщинам, похоже, именно этого и хотелось, и она управлялась лучше, когда действовала бездумно. Впрочем, ей было и не о чем думать, ибо она отчаянно продолжала искать точку опоры или непреложную истину. Даже Эведжах, на котором ее воспитали и который некогда считался истиной абсолютной, обернулся писанием субъективным, а великие деяния Каджи и законы, что вывели из них дама’тинг, явились ее умственному взору как есть, без прикрас. Эведжах’тинг включал в себя мнение Дамаджах о мирообразующих событиях, порой значительно отличавшееся от мужского.