Дневная битва - стр. 11
Наконец очередь сдвинулась с места. Инэвера томилась на солнцепеке, девочек с матерями впускали по одной зараз, и день тянулся медленно. Одни проводили внутри считаные минуты, другие – чуть ли не час. Все выходили в черном, обычно с видом вразумленным и облегчением в глазах. Иные, увлекаемые матерями домой, напряженно смотрели в пустоту и отрешенно оглаживали руки.
Перед входом в шатер мать Инэверы так сильно впилась в плечи дочери пальцами, что ногти едва не проткнули материю.
– Не поднимай глаз и держи язык за зубами, когда с тобой заговорят, – прошипела Манвах. – Не отвечай, когда не спрашивают, и не перечь. Повтори за мной: «Да, дама’тинг».
– Да, дама’тинг, – покорно произнесла Инэвера.
– Запомни этот ответ накрепко, – наказала Манвах. – Оскорбляя дама’тинг, ты оскорбляешь саму судьбу.
– Да, мама. – Инэвера с трудом сглотнула, чувствуя, как сердце уходит в пятки.
Что творится в шатре? Разве мать не подвергалась тому же обряду? Чего она так боится?
Най’дама’тинг отвела полог шатра, выпуская девочку, что недавно стояла впереди Инэверы. Теперь на ней был головной платок, но бурого цвета, как платье, которое осталось прежним. Мать гладила ее по плечам и бормотала слова утешения, но обе побрели прочь в слезах.
Най’дама’тинг проводила их невозмутимым взглядом и повернулась к Инэвере с матерью:
– Меня зовут Мелан. – Она жестом пригласила их внутрь. – Вами займется дама’тинг Кева.
Инэвера сделала глубокий вдох, они с матерью разулись, начертили в воздухе метки и шагнули в шатер дама’тинг. Сквозь полотняный свод пробивалось солнце, заливало просторное помещение ярким светом. Все было белым, от стен до крашеной мебели и толстого напольного холста.
Тем явственнее и страшнее выделялась кровь. Пол за порогом был в огромных красных и бурых пятнах; за перегородки слева и справа густо тянулись багровые следы.
– Это кровь шарумов, – произнес чей-то голос, и Инэвера подпрыгнула, впервые заметив, что перед ними стоит невеста Эверама в белых одеждах, которые почти сливались с фоном. – На рассвете доставили раненых с алагай’шарак. Напольный холст ежедневно выкраивают и сжигают на минаретах Шарик Хора во время призыва к молитве.
И тут же, как по сигналу, вокруг Инэверы послышались крики боли. За толстыми перегородками умирали мужи. Она вздрагивала при каждом вопле и стоне, представляя отца или, того хуже, Соли.
– Забери меня, Эверам! – отчаянно голосил кто-то. – Я не буду жить калекой!
– Ступай аккуратно, – предупредила дама’тинг Кева. – Подошвы твоих ног недостойны касаться крови, которую пролили за тебя достославные воины.