Диверсанты (сборник) - стр. 42

– Так что продавец газированной воды? – спросил Виктор.

– Около одиннадцати ночи, когда она закрывала палатку, кто-то вырвал у нее хозяйственную сумку. Там было мелочи рублей на пятьдесят – серебра и меди. Во втором случае – хозяин дома, старик, привел домой парня, а сам ночью умер от сердечной недостаточности. Соседка старика говорит, что паренек тот был маленького роста.

– Небогато, но хоть что-то. Надо понимать, мы сейчас пойдем пить газированную воду и потом навестим соседку покойника?

– Видишь, какой ты стал сообразительный. Со мной еще пообщаешься – будешь молоток.

Путь их лежал вдоль центральной улицы, и они двинулись среди праздной толпы теплого города. На каждом шагу их встречали пляжные костюмы всевозможных расцветок и фасонов. Обладатели этих костюмов и сами были всех тонов загорело-коричневого цвета и никуда не торопились. Прогулки входили в их долгожданный отдых, им принадлежало здесь тепло и ласковое море, солнце и опьяняющий цветочным ароматом воздух. А море было тут, рядом, его шелестящие на отполированных голышах волны манили и соблазняли.

Рыбалко и Виктор медленно шли, разглядывая с интересом окружающую публику, которая направлялась на пляжи, несла с собой сумки с припасами, фруктами, надувные матрацы, разноцветные круги. Облаченные в самые немыслимые южные шляпы, люди не удивлялись, глядя друг на друга. Но кое-где среди этой богатой красками полуголой и полубосой массы выделялись и модницы в экстравагантных летних костюмах, модели которых изыскивались в иностранных журналах и готовились еще зимой. То ли у Зайцева, то ли у Кардена. Они важно вышагивали, постукивая итальянскими «колотушками» и поглядывая как бы равнодушно на окружающую публику. Трудно жить в таком городе постоянно, когда перед глазами целых полгода дефилируют праздные люди. Они сорят деньгами, развлекаются, часами купаются и лежат на берегу моря. А местный житель должен трудиться и не замечать окружающих красот и всех этих праздно живущих людей. Его дело – отправляться по утрам на работу, а вечером идти домой среди этой гуляющей публики, сдерживая раздражение, неприязнь и презрение к всеобщему безделью. Но стоит только поговорить с кем-либо из этой общей массы, и неприязнь растапливается, как лед под лучами солнца. С таким чувством шел и Рыбалко. Люди раздражали его своей беспечностью, своими вольными костюмами, они ему просто мешали работать, не давали мыслить, отвлекали от цели. Он уже стал подумывать, а не воспользоваться ли им с Виктором своим пребыванием в Сочи и полдня, до захода солнца, отдохнуть у моря. Ведь никто над Рыбалко не стоит, не контролирует, он же может встретиться с продавщицей газированных вод и в четыре, и в восемь вечера, а результат будет одинаков. Эта мысль была для него настолько соблазнительна, что он замедлил шаг возле перехода, где начинался спуск к морю, и обернулся к Виктору. Желание купаться и отдыхать сразу пропало. Он подумал, что журналист из-за него здесь, в Сочи, хочет о нем писать. Что он там напишет – еще неизвестно, но ясно одно, что на таком примере, как отдых за счет службы, за счет государства, когда еще не сделано ни на йоту, может хорошо помочь журналисту понять существо капитана, его гнилое нутро, его характер.