Дитя Эльфа и Погремушки - стр. 40
– Ты бежишь. Бежишь, бежишь. Ты слышишь голоса, они тебя зовут. Ты чувствуешь, что ты особенная, но решаешь это игнорировать. – Она на секунду замолчала, все так же разглядывая меня. – И ты думаешь, что если бы ты перестала бежать, твой отец был бы здоров.
На глаза навернулись слезы. Захотелось развернуться и действительно убежать отсюда – прочь! Прочь с этой ярмарки, из этого города! Подальше! Туда, где затихнут голоса, где никто меня не знает. Я дернулась в сторону, желая обойти старуху, но она преградила путь, схватила за правое плечо – как раз в том месте, где все еще ныл воспаленный вытатуированный символ: нечеткий полукруг, буква V в центре, выходящая за пределы полукруга, справа от нее две точки, слева: точка, точка, тире, точка.
Руку пронзило болью, и я не удержалась, разревелась прямо посреди толпы на передвижной ярмарке в объятьях незнакомой женщины, которую всего пару минут назад я боялась, словно она являлась высшим злом. Я плакала, и слезы потонули в радостных визгах детей.
***
Пахло апельсинами и корицей. Еще чем-то крепким, вроде рома. Этот воздух висел так плотно, что едва проникал в легкие. Открывать глаза не было желания. На интуитивном уровне не хотелось возвращаться в реальность, которая последнее время била меня и калечила, по неизвестной причине оставляя в живых.
До меня долетали звуки ярмарки: детский смех, рокот спорящих за кружкой пива мужчин, счастливое дребезжание женщин, собравшихся в кои-то веки обсудить последние сплетни. Я слышала, как бежит, постукивает по редким камням жесткими колесами паровозик – везет детей по кругу, вдоль забора. Я слышала, как шуршит под силой налетающего ветра тяжелая ткань главного шатра. Я слышала шепот – громкий, настойчивый, – доносящийся с представления шоу уродов.
Вакуо. Эссенцио. Анимо. Эти слова были теперь знакомы, но все еще чужды моему подсознанию, не желающему мириться с тем, что, возможно, я слишком мало знаю о мире вокруг.
– Проснулась? – глухой голос раздался совсем рядом, и я открыла глаза.
– Да. Где я?
– В моей палатке.
Оглядевшись вокруг, я увидела колыхающиеся стены в некогда яркую, но теперь выцветшую синюю полоску. С краю брошен топчан, на котором и я лежала, в стороне стоял низкий стол, где дымилась тонкая палочка – это она источала настойчивый запах апельсинов и корицы. Старая цыганка сидела рядом со мной, пристроившись на самом краю так, чтобы не мешать, и выкладывала на колени большие, гораздо больше обычных, карты. Иногда она подносила их близко-близко к лицу и долго рассматривала, будто могла прочитать нечто тайное, невидимое простому человеку.