Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - стр. 7
(АЖ) Вернемся в Одессу. Значит, ваша семья по отцовской линии уехала из города?
(ДВ) Да. Наша одесская семья – мой отец, тетушки, кузины, включая сестру моего деда, – пересекли Днестр и присоединились к деду Григорию Звигильскому. Мы с родителями несколько раз переезжали с места на место, поездка, о которой я расскажу, не была первой, но стала последней.
Это замечательное воспоминание. Я совсем маленькая. Моя тетушка, которая была врачом во Франции, тем временем вышла замуж и родила сына. Этого сына, моего кузена Александра, воспитывали мои родители. Он потом присоединился к нам во Франции, со временем стал математиком. Так вот, мы уезжаем из Одессы в Бессарабию, к деду. Тот очень щедро заплатил морякам, чтобы с нами ничего не случилось. И когда мы пересекали Днестр, один из подвыпивших моряков решил подтрунить над малышом. По-русски это очень красиво: «Скажи мне, маленький, куда ты едешь? Куда ты едешь?[6]» А мой кузен Александр гордо отвечает: «Куда надо!»
(АЖ) Но почему они уехали? Из-за войны?
(ДВ) Да, из-за Гражданской войны. Все они хотели уехать. Хотели бы жить и бороться, но это стало невозможным. Сделаем небольшой экскурс в историю. Строить заводы, на которые крестьяне приходили работать и становились пролетариями, начали в последние годы XIX века. Рабочие спали в общежитиях, предоставляемых зарождающимися заводами. По мнению социал-демократов, существовал только один тезис: «Для марксизма „на русский лад“ нужно поддерживать экономическую борьбу пролетариата и участвовать в деятельности либеральной оппозиции». Это решение не устраивает Ленина, который хочет немедленно создать социал-демократическую рабочую партию и говорит о «диктатуре пролетариата». Насилие его не пугает. Для него цель оправдывает средства.
Социал-демократов и Ленина разделяла большая проблема: аграрный вопрос. Демократы хотели раздать землю крестьянам, а большевики – ее национализировать. Этот вопрос вставал и обсуждался на всех съездах. Социал-демократическая партия, которая была очень крупной, раскололась надвое: на тех, кто был за насилие, и тех, кто был против него. Те, кто был «за», оказались в большинстве, они стали называться большевиками. Мы же стали меньшевиками.
Большевики убивали анархистов. Социал-демократов бросали в тюрьмы, те же, что и в царское время. Все возобновилось, но с новой силой. Как говорила Наталия Троцкая[7], которую я хорошо знала: «Кто не видел русской революции, не видел ничего». Все быстро превратилось в хаос. Началась война, настоящая война. Гражданская, беспощадная.