Дикобраз - стр. 15

Ангелина всегда удовлетворялась такими ответами. Это было ужасно. Случается, что невинные вопросы ребенка порождают первые сомнения в душе отца; с ним все было не так: его просто поражала безмятежность, с какой Ангелина довольствовалась его ответами – пустыми отговорками, как он прекрасно понимал. Ее счастливая готовность все принять глубоко тревожила его; он просыпался ночью, лежал с открытыми глазами в темноте, и его терзала мысль, что доверчивость Ангелины – симптом болезни, охватившей, возможно, всю страну. Может ли весь народ потерять способность к скептицизму, к спасительному для душевного здоровья сомнению? Что, если мускулы противодействия атрофировались от долгой спячки?

Через год или чуть больше Солинский понял, что эти опасения преувеличены. Скептики и оппозиционеры молчали при нем просто потому, что ему не доверяли, он был подозрителен. Но они существовали, эти люди, стремившиеся попробовать все с самого начала, предпочитавшие не идеологию, а факты, желающие добиться правды хотя бы в малом, прежде чем перейти к более крупным делам. И когда Петр понял, что таких людей вполне достаточно, ему стало легче дышать.

А началось все в небольшом городке на северной границе с их ближайшим социалистическим союзником. Разделяла эти государства река, в которой уже годами не ловили рыбы. Деревья в окрестностях города были низкорослы, листва редкая и чахлая, ветви искривлены. Мощные порывы ветра переносили через реку жирную серо-коричневую копоть из другого такого же города на южной границе братской социалистической страны. Местные детишки с младенчества страдали болезнями дыхательных путей, женщины, отправляясь в магазины, прикрывали лицо шарфом, в приемных врачей кишмя кишели пациенты со слезящимися глазами и обожженными легкими. И вот однажды группа женщин послала в столицу протест. А поскольку социалистическая братская страна в это время оказалась в немилости из-за совершенно не братского отношения к одному из своих этнических меньшинств, письмо жительниц городка министру здравоохранения превратилось в небольшую заметку в «Правде», и на следующий день о ней благосклонно упомянул один из членов Политбюро.

Таким образом робкий протест сначала сделался местным движением, а потом вырос в Партию зеленых; ей позволили существовать, строго-настрого приказав сосредоточиться исключительно на вопросах экологии: это была заодно и подачка Горбачеву, и возможность насолить ближайшему социалистическому собрату. В дальнейшем новое движение объединило тысяч триста человек и начало довольно чувствительно дергать за постромки политических причин и следствий; цепочка потянулась от районных секретарей к секретарям провинций, к отделам Центрального Комитета, к заместителю министра, к министру, к Политбюро, к Президенту и его замыслам; от гибнущих деревьев к действующему пятилетнему плану. К тому времени, когда Центральный Комитет осознал опасность и объявил членство в Партии зеленых несовместимым с социализмом и коммунизмом, Петр Солинский и тысячи ему подобных уже гораздо больше дорожили членством в этой новой партии, чем партийным билетом старой. И поздно уже было теперь устраивать чистку, и поздно было обуздывать Илью Банова, пройдошного телегеничного экс-коммуниста, обернувшегося лидером «зеленых», – он уже приобрел всенародную популярность; поздно было уклоняться от выборов, навязываемых Горбачевым; было уже поздно пытаться спустить это дело на «наших говенных тормозах», как выразился Стойо Петканов на экстренном заседании своего одиннадцатиглавого Политбюро.