Дикий барин в домашних условиях (сборник) - стр. 33

Только так!

Самое поразительное, что люди, фотографирующие на телефон свою еду в ресторане, воспринимаются нами вне больничных стен, где им самое место, совершенно нормально.

Я бы пристроил ещё этажей десять в отделении матёрой дурологии, чтобы с удобством и покоем разместить там по специфике граждан, фотографирующих то, что они сейчас едят, товарищей, фотографирующих свои ноги, господ-фотографов спящего меня.

Проснулся от чужого смеха. Обычно я просыпаюсь от собственного. А тут чужой.

Насторожился.

Любой, представив себе, что вот он лежит, доверчивый и беззащитный, а над ним раздаётся чужое повизгивание, обязан встревожиться. На всякий случай.

Я не просто встревожился, а и нахмурился. Пообещал фотографам, что последний кадр, который обнаружат на их телефонах, им совершенно не понравится. Что я засуну их телефоны туда и так сильно, что последние фотографии в них, все как одна, будут называться «Свет в конце туннеля».

– Всем должно быть понятно, мои дорогие, что фотографировать меня можно только с письменного разрешения градоначальства, в лёгкой вуали, при свете свечи. Чтоб, значит, красиво и с духовностью, – говорил я, методично подламывая дверь, за которой укрылись паникующие папарацци. – Сейчас будут щепки, глаза прикройте.

В Интернете, склонном, как известно, к поощрению любых отклонений, я чувствую себя очень уютно. Давно хотел об этом сказать.

Дальше речь пойдёт о другом, конечно.

Я мгновенно обустраиваюсь на новом месте. Окружающие меня люди неоднократно убеждались в этом. Только прислонили на минуту к забору, придав моей вынужденной позе некую выразительность, только отвернулись, вытянувшись во фрунт перед проезжающим правоохранительным разъездом, а обернулись – я уже сижу перед расстеленной газетой, на газете миски, бутылки, кастрюля с паром из Везувия, на шее у меня трепещет импровизированная салфетка из соседской занавески, я щурюсь на солнце, обколупывая с неясной улыбкой невесть откуда взявшиеся калённые в углях куриные яйца. На коленях моих обмирает хозяйка занавески, не веря подвалившему счастью. А я всем своим крепко сбитым домашним видом олицетворяю торжество природы.

– Джон! – упрекают меня часто мои спутники. – Оставишь тебя без присмотра на полчаса, возвращаешься, а вокруг тебя уже голуби, уже назначаются свидания, уже рынок ковров и фаянса организован, уже фотографируются в фатах и туфлях с загнутыми носами, все потные, орут, торгуются, а ты смотришь на всё это громокипение глазами отца-основателя… Вчера ведь орал, бегая по пирсу: «Не оставляйте меня здесь, родненькие! Я всё верну обратно! Чувства можно воскресить!» А теперь тебя отсюда и не выдернешь!..