Дикий барин в домашних условиях (сборник) - стр. 16

– Вас из библиотеки беспокоят! Вы…

Тут я сразу трубку на рычаг положил. И желваками поиграл.

Добрались они до меня, добрались…

Ездил в глухомань опять.

В глухомани не протолкнуться, понятное дело. Все хотят в глухомани с собачками гулять и не бояться.

Зайди за мусорный бак в городском дворе. В центре. Ни-ко-го. Пой, пляши, веселись – пустыня за мусорным баком. Заверни за угол дома – вымерло всё уснувшее.

А в глухомань зайди – Пикадилли. Не рыбаки, так грибники. Не грибники, так пикники. Не пикники, так собачники. Не собачники, так молись, что этот дядя, бегущий за тобой с таким топором, в таком плаще и с таким взглядом, – Александр Сергеевич Пушкин, пиит известнейший, тончайший лирик.

В городе выбежишь в одной накинутой простыне из подъезда – никому не интересно, пару раз лениво сфотографируют, и это почётный максимум. Хотя и зима, и простыня, а ты генерал полиции и к тому же блондинка скандинавского типа. Все пресыщены.

В глухомани просто скинешь ватник на траву, достанешь простыню – по зарослям негодующие вскрики и адский испуг. Тётка в резиновой шапке лицом вниз всем телом с векового ясеня молча – хлоп! В кустах – бегство, крики, предостерегающий мат, щелканье курков. Из дупла – тонкий девичий вой.

Обрыв. Под обрывом – омут. Сомы по три метра на дне брёвнами вповалку лежат. Вспоминают, как жрали монахов в XVIII веке. Обрыв – грязь и мокрая трава.

Пошёл к обрыву. Из-под обрыва – ор: не ходите сюда, мы переодеваемся!

– В кого?! – ору в ответ. – В кого вы там, глядь, переодеваетесь?! Там десять метров полёта и коряги из воды колами торчат! В кого вы там переодеваетесь?!

Отошёл от обрыва – лицом в паутину. Поляна. На поляне люди в шафрановом сидят и ноют с колокольчиками. Капает сверху. Поныл тоже. Мимо бабка с ножом деловито прошла. Рядом суют собачку. В брезентовую трубу, что ли? А в трубе кто-то сидит и собачку ждёт активно. А собачка не очень хочет в трубу, но она такса и поэтому выбора нет. Ногами сучит, хвостом можно доску пробить, уши забросила. Готова! Господа, я готова!

Снова бабка с ножом, но куртка другая и на башке пакет ашановский от сырости.

В городе если и глазеют, то чтобы рассказать. А кому рассказывать? А некому. Поэтому хэштеги и лекарство горстями.

В глухомани глазеют, чтобы самим не участвовать. Это тонкость важная.

У нас в компании закадычной двое есть моральных опустошенцев. И-н и я.

Мы с И-ным постоянно находимся в женатом состоянии. Кажется, что как только принесли нас из роддома, так сразу подложили нам в кроватки каких-то сморщенных новорождённых баб, проштамповали нам пелёнки, внесли посильные записи в тяжеленные книги, а потом сели вкусно и весело выпивать за счастье недовольных молодых.