Дикие карты - стр. 41
Когда Кройд посмотрел вверх, то понял, что это не дерево, несмотря на бурые корни и такого же цвета сужающийся ствол. У его вершины виднелось ненормально удлиненное человеческое лицо, и именно оттуда доносились стоны. Мальчик рванулся прочь, но одна из ветвей вцепилась ему в плечо. Хватка оказалась очень слабой, и, сделав несколько шагов, он оказался вне пределов его досягаемости.
Паренек всхлипнул. Казалось, что до угла еще много миль, а ведь потом надо пройти целый квартал…
Теперь его одолевали длинные приступы зевоты, а изменившийся мир потерял способность его удивлять. Какой-то человек летит по небу сам по себе – ну и что? Или справа, в канаве, лужа с лицом человека? Еще трупы… Перевернутая машина… Кучки пепла… Оборванные телефонные провода…
Он дотащился до угла, прислонился к фонарному столбу, затем медленно сполз на землю.
Так хотелось закрыть глаза. Но это же глупо. Вон там его дом. Еще совсем чуть-чуть – и можно будет лечь спать в собственной постели.
Кройд обхватил столб и с трудом поднялся. Еще перекресток…
Наконец ему удалось добраться до своего квартала. Перед глазами все плыло. Чуть-чуть дальше. Уже видна их дверь…
Он услышал скрип открывающегося окна, услышал, как кто-то сверху позвал его по имени. Поднял взгляд. Эллен, маленькая соседская девочка, смотрела на него сверху.
– Мне очень жаль, что твой папа умер.
Кренсон хотел заплакать, но не смог, все силы отнимала зевота. Он прислонился к двери и нажал на кнопку звонка. Карман с лежащим в нем ключом казался таким далеким…
Когда его брат Карл открыл дверь, мальчик упал на пороге и не смог подняться.
– Я так устал.
II. Убийца в глубине сновидений
Детство Кройда испарилось, пока он спал, в тот первый День дикой карты. Прошло почти четыре недели, прежде чем он проснулся, изменившись, как и весь окружающий мир. Дело было не только в том, что он стал выше на полфута, сильнее, чем мог себе вообразить, и весь покрыт тонкой красной шерстью. Кройд быстро обнаружил, разглядывая себя в зеркало в ванной, что его шерсть обладает странными свойствами. Преисполнившись отвращения к своей внешности, он пожелал, чтобы шерсть стала хотя бы не красной. И она немедленно начала бледнеть, пока не изменила цвет на светло-русый, а Кройд при этом ощутил почти приятную щекотку по всему телу. Заинтересовавшись, он захотел, чтобы шерсть стала зеленой, и она позеленела. Щекотка, прокатившаяся по телу, на этот раз больше напоминала волну дрожи. Мальчик пожелал стать черным – и почернел. Затем шерсть снова, подчиняясь его желанию, начала светлеть – и вот он уже белый как мел. Еще светлее… Есть ли предел?