Дикарь - стр. 30
Глазные яблоки были слегка мутными и цвет имели характерный, желтоватый. Следовательно, кровезамещающий раствор поступал с правильной скоростью. Помнится, в самом начале и Магистр ошибался, спеша скорее заместить весь объем. На деле выходило, что кровь оставалась в сетях малых сосудов, где после и начинала разлагаться, доставляя изрядное количество проблем.
Чисто.
Просто-таки отлично. Магистр вскинул руку и провел перед лицом создания. Отлично. Взгляд дернулся было, следовательно, иннервация зрительных нервов не нарушена.
Очень уж тонкие структуры.
Постояв еще несколько минут рядом, проверив и другие показатели, Магистр окончательно успокоился. В конце концов, он всегда сможет вернуться.
Именно.
Ульграхи не правы, полагая, что он не найдет себе покровителя. Он уже нашел. Только Ульграхам о том знать не следует.
Опустевшую лабораторию Магистр покинул в преотличнейшем настроении.
Миха, сидя на корточках, грыз кость. Почему-то помимо кости, на которой оставалось еще изрядно сырого мяса, его несколько беспокоило то, что он вообще жрет сырое мясо, не испытывая притом отвращения. И поза эта нелепая. И отсутствие одежды. И то, что переломы – а переломами жизнь радовала – срастаются как-то слишком уж быстро.
Ну и вообще то, что он так и не вспомнил, кто он есть.
То есть не сказать, чтобы данный факт слишком уж его занимал. Наверное, будь у него свободное время, беспокойство появилось бы, вот как сейчас. Зубы скользнули по кости, снимая тонкую стружку, а рот наполнился вязкой слюной.
Мясо Миха любил.
Причем именно сырое, желательно, чтобы с кровью. Запах её вызывал в душе небывалый подъем, за который в то же время становилось стыдно. Почему?
Потому что он не дикарь.
Или дикарь?
А если нет, то кто?
Наверное, кости стали срастаться быстрее или ломались меньше, если Миху вдруг взволновал этот вот, к нынешнему его существованию не имеющий отношения, вопрос. Он даже приоткрыл рот, и кость выронил, которая упала на солому. И прежде сие обстоятельство Миху не тронуло бы. А ныне он поднял кость, посмотрел, смахнул рукой слишком уж длинные соломинки.
И отложил в сторону.
А и вправду, кто он?
Миха.
Это имя. Причем те, кто дрессировал его, называли его иначе. Похоже, но иначе. И Миха не спорил. Где-то глубоко внутри жило понимание, что имя надо беречь. Раз уж больше ничего не осталось.
Но кто он все-таки?
Человек? Уже нет. Миха поднял руку и выпустил когти, которым сугубо теоретически было некуда прятаться в тонких пальцах. А они прятались. И выходили, исключительно когда Миха хотел.
Или нужда случалась.