Дэзи и ее мертвый дед - стр. 43
На следующее утро все стало иным. Кошка, которая накануне готова была выцарапать мне глаза, подошла и потерлась о мои ноги. Я налил ей молока в глиняную плошку. Она пила долго, с перерывами, поднимая голову и поглядывая на меня. Затем развалилась возле кресла и принялась вылизывать свою черно-коричневую шерсть.
Во двор вбежала собака, бесцветная, неухоженная, лохматая. Остановилась на дорожке, тяжело дыша. Увидела крысу, бегущую навстречу. Шерсть на собачьем загривке поднялась. Она расставила лапы, ощерилась и, разбрызгивая слюни, издала сердитый лай. Крыса не остановилась, она обогнула собаку и продолжила свой путь. Не прекращая лаять, собака бросилась вдогонку. Крыса вскочила на стол, поглядывая то на меня, то на собаку, то на собственный хвост, беспокойно сверлящий воздух. Собака прекратила свой безумный лай, посмотрела мне в глаза и, будто устыдившись чего-то, повернула к воротам. Через минуту ее уже не было видно. Тут же исчезла со стола и крыса.
Прихватив буханку черного хлеба и ведро чистой воды, я отправился к лощине.
Они стояли все так же, плотно прижавшись друг к другу. Я поставил ведро рядом с ними, положил хлеб. Пробурчал что-то вроде: еще навещу – и удалился…
Лето пробиралось к зениту. В эти жаркие дни наступал мой очередной день рождения. Как раз накануне Ивана Купалы. Я не впервые сбегал из города в свой день рождения. Но нынешнее бегство было связано не только с тем, что я становился на год старше, я не ощущал это бегство себе подарком…
Ждал ли меня кто-нибудь? Да, наверное. Но я не хотел думать об этом. Мне хотелось быть одному. Хотя я и не чувствовал себя здесь уютно, не ощущал этот сельский мир своим.
А существа, поселившиеся в лощине, были, конечно, чужими, были посланцами незнакомой мне воли. Но они притягивали меня и указывали, что есть пути, о существовании которых я не подозревал, но они есть, и на них можно ступить.
Я дал им имена – Эммануил и Анабель. Что-то такое читал накануне.
Через несколько дней, оттаскивая влюбленной паре очередную порцию хлеба и воды, я заметил перемену в ней. Я не сразу сообразил, что же переменилось. Что-то стало другим в этих животных, да и вокруг них… Анабель беременна, вдруг пришла в мою голову простая мысль (или как они там говорят – жеребая…). При этом я испытал восторг, я ощутил внутри себя сердце, оно трепетно вибрировало, хотя и не понимал природу этой радости. Почему это так задело меня, что должно было случиться, чтобы я испытал непонятную причастность. Беременность. Вид беременной женщины казался мне неприличным, отталкивающим, слишком физиологичным. Всякая физиологичность – грязна. Но тут… Я столкнулся глазами с глазами Эммануила. В его взгляде не было настороженности или страха. Там были покой и уверенность. Там были сила и строгость. Но эта строгость не была злой.