Дежавю с того света - стр. 8
– Вам правда нравится? – оживилась она. – Я сама ее сделала, как учила мадам Беата.
– Право слово, вы мастерица!
– Полноте, какая я мастерица, – вздохнула Настенька. – Вот мадам Беата все-все умеет, учит меня, она хорошая. И красивая.
– Не спорьте, не спорьте! – Иллариону хотелось доставить ей удовольствие, а чем же доставить, если не комплиментами, которые женщины обожают, как он слышал. – Вы редкая умелица… Отчего вы все время оглядываетесь?
– Да? – приостановилась девушка, застигнутая врасплох. Осталось признаться, ведь лгать она не умела: – Поглядите назад, но незаметно… Карету видите?
Поскольку по дороге едва тащилась одна-единственная карета, Илларион, разумеется, ее увидел, но уточнил:
– Запряженная парой лошадей?
– Да-да. А теперь идемте. Не оглядывайтесь.
Илларион не понимал ее беспокойства, однако озабоченное личико Настеньки и его заставило волноваться, тянуло посмотреть назад. Но он же мужчина, а мужчине неловко проявлять любопытство при юной особе, Илларион дождался, когда разрешит девушка:
– Теперь поглядите. Едет карета?
– М-да. Чем вы озабочены?
– Да я уж третий день кряду встречаю сию карету. И утром видела, когда в магазин шла, и вчера вечером…
Что могло родиться в юношеской голове, затуманенной трепетным чувством к девушке? Конечно, это поклонник преследует Настеньку, и – какая досада – он богат, раз в карете разъезжает. Тем не менее Илларион с твердостью заверил:
– Не извольте беспокоиться, Настасья Назаровна, я не дам вас в обиду.
– А вот мы возьмем и… убежим! Ну? Побежали?
Какое счастье – она взяла его за руку! Да что бежать – взлететь было в самый раз! Взять Настеньку на руки и… туда, где парят птицы и гуляют облака, где оба стали бы свободными, как ветер, где некому указывать. Они побежали, держась за руки, свернули за угол, потом еще свернули, а когда очутились за следующим углом, остановились и оба разом рассмеялись. Настенька выглянула за угол и радостно сообщила:
– Не вижу кареты, мы скрылись! Я всегда убегаю от нее.
– Да за вами ли она ехала? Меня сомнение берет.
– Не знаю, – она продолжила путь, – но мне отчего-то не по себе. Да бог с ней, с каретой, я же трусиха, вот и показалось… А как вас называет ваша матушка?
– Когда сердита – Илларион, а когда добра – Лариосик.
– Точь-в-точь как мой дедушка! Ежели он сердит, то ворчит и кличет меня Настасьей, в остальные часы Настенькой зовет.
– Можно и мне вас… как дедушка?
– Отчего же нельзя? – улыбалась она.
– И вы меня зовите по-простому… Ой, я же запамятовал! Это вам, Настенька. Малость помялись, вы уж простите меня.