Девять дней начала света - стр. 56
Я хлопнула ладонью по платформе, приглашая его сесть рядом со мной, и принялась гадать о том, что же сподвигло отца стать вдруг таким толерантным?
Не к месту озвученная поговорка про свинью и гуся, после которой он почувствовал себя настолько неловко, что поспешил свернуть разговор? Ой, не верю.
Боязнь обидеть верного Муртазу, прямо озвучив причину своего нежелания видеть его племянника рядом со мной? Очень вряд ли. Никогда Лев Тимофеевич Кошурин не щадил чьих-то чувств. Тем более тех, кто и сам прекрасно знал своё место подле него.
Или папа просто решил не портить отношения с дочерью из-за того, что скоро само сойдёт на нет? Может быть, он думает, что мне со временем надоест новая игрушка в лице смуглого пацанёнка, по случайному совпадению разделяющего мои интересы, как надоедали в детстве бесчисленные Барби и Лего? А вот это уже больше похоже на правду.
Сразу скажу, что истинной причины внезапной отцовской благосклонности я так никогда и не узнала. Но гораздо позже пришла к выводу, что той памятной ночью в очередной раз проявила себя его звериная интуиция, что в какой-то момент, глядя на нас с Юсиком, он услышал внутренний голос, шепнувший ему о том, как в не таком уже далёком, но невероятном будущем, когда люди станут бояться солнечного света, дружба со смуглым мальчишкой спасёт жизнь его дочери.
Так или иначе, но нашему общению он больше не препятствовал, хоть и не счёл нужным скрывать своё раздражение каждый раз, когда я заговаривала с ним о Юсике. И мы оба научились делать вид, что никакого маленького садовника рядом со мной словно бы и нет. Муртаза же по отношению ко всему этому занял нейтральную позицию и не возражал против ночных бдений племянника, если это не мешало его учёбе, работе, и посещениям секции самбо.
В сентябре Юсик пошёл в местную школу, но мы не стали из-за этого реже видеться, потому что и работы в саду с приходом осени резко убавилось. Он продолжал рисовать тайком от Муртазавра и делал успехи, почти такие же, как в освоении астрономии. Я познакомила его с Константином Эдуардовичем, но, к сожалению, лишь заочно, по видеосвязи, потому что ещё весной Костя, как и многие другие молодые учёные, уехал из страны туда, где сумел найти достойную оплату своего труда. Теперь он работал в одном из научно-исследовательских институтов Канады, и общались мы нечасто, зато очень продуктивно. Нашей с Юсиком дружбе Костя искренне порадовался, ведь ему было известно о моём одиночестве, от которого не спасало ни отцовское положение в обществе, ни его деньги.